Сильна как смерть. Ги де Мопассан

собою, радуясь, что хороша и нравится ему.

      Уже не первой молодости, но еще красивая, не очень высокого роста, немного полная, она блистала той яркой свежестью, которая придает сорокалетнему телу сочную зрелость, и была похожа на одну из тех роз, которые распускаются все пышнее и пышнее, пока не расцветут слишком роскошно и не опадут за один час.

      Светлая блондинка, она сохранила резвую юную грацию парижанок, которые никогда не стареют; обладая поразительной жизненной силой, каким-то неисчерпаемым запасом сопротивляемости, они в течение двадцати лет остаются все такими же, несокрушимыми и торжествующими, прежде всего заботясь о своем теле и оберегая здоровье.

      Она приподняла вуаль и прошептала:

      – Что же, меня не поцелуют?

      – Я только что курил.

      – Фу! – сказала она, но протянула губы. – Все равно!

      И уста их встретились.

      Он взял у нее зонтик и снял с нее весенний жакет быстрыми, уверенными движениями, привычными к этой интимной услуге. А когда она села на диван, заботливо спросил:

      – Как поживает ваш муж?

      – Превосходно. Он, должно быть, произносит сейчас речь в палате.

      – А! О чем это?

      – Наверно, о свекле или репейном масле, как всегда.

      Ее муж, граф де Гильруа, депутат от департамента Эры, избрал своей специальностью вопросы сельского хозяйства.

      Заметив в углу незнакомый эскиз, она прошла через мастерскую и спросила:

      – Что это?

      – Начатая мною пастель, портрет княгини де Понтев.

      – Знаете, – серьезно сказала она, – если вы опять приметесь писать портреты женщин, я закрою вашу мастерскую. Мне слишком хорошо известно, к чему ведет такая работа.

      – О, – сказал он, – дважды портрета Ани не напишешь.

      – Надеюсь.

      Она рассматривала начатую пастель как женщина, понимающая толк в искусстве. Отошла немного, затем приблизилась, приложив щитком руку к глазам, отыскала место, откуда эскиз был всего лучше освещен, и, наконец, выразила свое удовлетворение:

      – Очень хорошо. Пастель вам отлично удается.

      Польщенный, он прошептал:

      – Вы думаете?

      – Да, это тонкое искусство, которое требует большого вкуса. Это не для маляров.

      Уже двенадцать лет она поощряла в нем склонность к изысканному искусству, боролась с его возвратами к простой действительности и, высоко ценя светское изящество, мягко направляла его к идеалу несколько манерной и нарочитой красоты.

      Она спросила:

      – А какова собой эта княгиня?

      Начав с замечаний о туалете, он перешел к оценке ума и сообщил множество подробностей, тех мелких подробностей, которые так смакует изощренное и ревнивое женское любопытство.

      Она спросила вдруг:

      – А не кокетничает она с вами?

      Он рассмеялся и побожился, что нет.

      Положив обе руки на плечи художника, она пристально посмотрела на него. В ее взгляде был такой жгучий вопрос, что зрачки дрожали в синеве ее глаз, испещренной еле заметными черными крапинками, похожими на чернильные брызги.

      Она