Три нити. Дарья Евгеньевна Романова

продаешь этого ребенка? – спросил шен, указывая на выбритую на моем лбу плешь. В подол дяди упал тяжко звякнувший мешок. – Сегодня на площади бык раздавил одного слугу, и нам нужен новый. Я покупаю его.

      – Но… он уже продан, господин, – растерянно отозвался Мардо, разглядывая высыпавшиеся на чуба золотые пластины в мизинец длиною. Если весь мешок был заполнен такими, этого хватит, чтобы вся семья могла безбедно жить долгие годы. – Я обещал его лекарю…

      – Скажи лекарю, что его забрал Эрлик, – процедил шен и схватил меня за загривок. – Пойдем, мальчик.

      – Куда? – пискнул я. Вместо ответа мужчина просто указал вперед, через всю площадь, на дзонг за озером Бьяцо. Я только сейчас заметил, как что-то темное, издалека похожее на лущеные семечки, покачивается в волнах недалеко от берега – это были трупы праведников, утопившиеся в священных водах. Кусок знакомого чуба, подпаленного со спины, мелькнул среди прочих – это был Тамцен; где-то рядом наверняка плавала и Сота. Меня замутило. Но тут пальцы шена сжались крепче; он закинул меня на рыжего барана, нетерпеливо бодающего воздух, сам вскочил в седло и хлестнул поводьями.

      – Нуму! – крикнул Мардо мне вслед. Я обернулся и сквозь можжевеловый дым увидел его желтый воротник, шелковую шапку и упавший к сапогам мешок, в котором было куда больше трех танкга.

      Свиток III. Перстень, Мизинец и Коготь

      Мы скакали вдоль озера по гладкой дороге, похожей на отрез некрашеного полотна. От воды ее отделяла полоса серовато-черной гальки, по которой брели праведники, отмечавшие каждый шаг земным простиранием. Морды женщин и мужчин были сморщены, губы закушены до крови. Мелкие камни впивались им в лапы не хуже сушеного гороха, штаны и чуба намокли и отяжелели от тумана, но праведники не отступали. Тому, кто дойдет до конца, начислялось столько духовных заслуг, что на пять жизней вперед хватит – а это стоило того, чтобы потерпеть.

      На самой дороге, не предназначенной для простого народа, было пусто, но ездовой баран шена все равно петлял и подскакивал, недовольный тем, что на него взвалили лишнюю ношу. Чтобы не выпасть из седла, я изо всех сил вцепился в переднюю луку. Мой провожатый, заметив это, обхватил меня, как куль с цампой, – от его тела пахло грязной шерстью, а от рукавов – благовониями – и ударил барана по мохнатым бокам.

      Зверь понесся пуще прежнего, и скоро впереди показался высокий торан, весь в резьбе и позолоте; с его вершины пристально глядели крылатые гаруды и снежные львы с бирюзовыми гривами. Проехав между широко расставленных «ног» торана, каждая толщиной в пять обхватов, мы оказались во внутреннем дворе приозерной гомпы. Это место было посвящено разом всем богам, давшим обет Железному господину. Как я узнал позже, горожане прозвали гомпу «Привратником» – потому что она встречала всех прибывающих из Перстня и провожала их в обратный путь.

      Здесь, на крутых скалах, которыми обросла макушка Бьяцо, притулились сотни низкорослых домиков из кирпича-сырца