Один талант. Елена Стяжкина

ощущалась какая-то нехватка. Какой-то недостаток. Или даже больше – недоделка.

      Ближе к сорока Савелий Вениаминович научился есть устриц, плесневые сыры, трюфеля. Есть и находить в них вкус. С красотой женской – так же. Неочевидность, неровность, погрешность – все, что материны журналы называли «изюминкой», – останавливали его взгляд. Ему стали интересны лица, а не ноги, ягодицы и груди. Он находил привлекательной всякую природную неудачу. Ему нравились усилия, направленные на то, чтобы носить ее, неудачу, как орден. В этом было много смелости и вызова.

      Но в юности хотелось Василису, а Маша была только лягушкой. Без возможности превращения.

      Первый сказал: «Поухаживай и женись».

      Савелий было дернулся, обиделся. Но тогда еще верил в отцовское и подумал, что это наставление. Согласился: почему нет? Пусть. Будет жена, будет дом.

      Он не знал, как это, когда дом. Представлял приблизительно: стол, супница, вилки и ножи, салфетки полотняные, во главе – отец. В жизни, конечно, таких домов-супниц не видел. Но читал. Про дом всегда читал, а про любовь пролистывал. Пустое.

      Маша была на четыре года старше, но в ней не ощущалось ни веса, ни жизни, ни лет. Савелий пришел на нее посмотреть в районный суд. После юрфака она работала там помощницей судьи.

      Посмотрел.

      Вышел.

      Закрыл глаза, чтобы представить себе ее, и не смог. Не представил. Как будто кто-то тут же стер из памяти ее изображение. Пожаловался Первому: «Не могу ее запомнить».

      «И хорошо, будешь приглядываться постепенно, есть шанс, что не скоро надоест».

      «Мне бы фотокарточку, что ли…» – попытался пошутить Савелий.

      «Заткнись и делай», – отрезал Первый.

      Делать было нетрудно. Савелий снова пришел в суд, поймал Машу в коридоре, схватил за руку: «Мне не ясна, девушка, одна буква закона. Прошу помощи…»

      Она улыбнулась: «Та самая буква, по которой ваше дело было закрыто?»

      «Уже год как… – Савелий хищно улыбнулся, прищурился и спросил: – Значит, все обо всем в курсе? Значит, улица с двусторонним движением? Она шире, конечно, но машины едут в разные стороны, а?»

      «Не вижу ничего плохого в том, что нас решили познакомить», – сказала она.

      «Как породистых собачек…»

      «Которых ты вряд ли видел…»

      «Одну вот суку увидеть повезло», – хотел было сказать он, но вовремя остановился.

      А с другой стороны?.. Вот совсем с другой. А что еще ей было делать, этой серой, неправильно вогнутой Маше? Притвориться Снегурочкой? Растаять с приходом весны? И врать от первой встречи до гробовой доски? В том, что гробовая доска будет у них общей, Савелий тогда не сомневался.

      «Заведем собаку, не вопрос», – сказал он, продолжая держать Машу за руку.

      Руки… Руки – это зона. Не шеи-пупки, а руки. Руки первыми теряют волю к сопротивлению, сдаются, обмякают или, напротив, хаотично латают плечи, спину и что-нибудь даже еще. Они отвечают пульсом. Кровью. Почти по понятиям.

      Рука Маши, сжатая