Железный почтальон. Рассказы о праведниках и грешниках. Владимир Крупин

– показала купленные в магазине списанные портреты. На хорошей, лощеной бумаге, чистые с изнанки, они очень годились. Провозились с оклейкой два дня.

      – Успешь-то не та уж, – говорила Вера. А сама, по ее годам, работала сноровисто, «успешь» у нее была больше Нюриной.

      Крепко выручила Ольга Сергеевна, учительница. Привела всех своих детей: Аню, Лену и Сережу, двенадцати, восьми и пяти лет, и все дети до единого были помощниками. На них прямо налюбоваться было невозможно. И Вера, и Николай Иванович вечером долго говорили именно о них.

      – Меня вначале дичились, – говорил Николай Иванович. – Потом Сережа первый осмелел и Леночка. А уж Аня старается казаться взрослой. Золотые дети, золотые, вот какая у меня племянница.

      В избе пахло клейстером, глиной. Это Рая еще обмазывала и печь, которую наутро затопили.

      – Не поверишь, отец, – говорила Вера, – впервые печку топлю. Ты как в городе сказал, что поедем, – я первым делом сижу и думаю: ой, печку не смогу топить. Слава Богу, смогла.

      – Хозяйку чувствует.

      – Дайте хоть мне на невестушку поглядеть, – запела она, обнимая Веру. – Скоро у нас свой колхоз будет

      Крепко выручила Ольга Сергеевна, учительница. Привела всех своих детей, и все до единого были помощниками

      Николай Иванович коснулся плеча Веры. Она даже вздрогнула.

      – Ох уж, хозяйку. Пятьдесят бы лет назад.

      Печка все-таки сильно дымила, оба наплакались. Но потом кожух прогрелся, пошла тяга, и до того жарко натопили, что спать в избе не смогли. Спали: Николай Иванович – в сенях, Вера – в клети.

      Рая принесла пологи от комаров. Принесла вечером и все не уходила, все говорила и говорила.

      – Рая, – осторожно спросил брат, – ты устряпалась?

      – Почти. К утру еще овсяные хлопья замочить, а так-то все, табор свой накормила, не орут.

      Табором Рая называла хозяйство во дворе, домашних животных; корова, например, у нее была Цыганка, бычок – Цыган, по причине черной шерсти, от них и остальное население двора, овцы и поросята, причислялось к табору.

      – Кур надо вам завести, вот что сделаем. Сейчас с комбикормом полегче. Я бы завела, но дома меня по целым дням нет, а они такие, что в любую щель пролезут. И орет, и перья дерет, а лезет. А то приехал из района умный один и упрекает: почему это петухи не поют, почему это не поют, вам правительство идет навстречу, вам разрешили не умирать, питаться разрешили с одворицы, а петухи не поют.

      – Так и сказал: разрешили не умирать?

      – Это уж я сама.

      – Я, Рая, вот почему спросил про хозяйство. Сейчас надо на вечернюю молитву становиться, так ты, может быть, с нами? Ежели в тягость, то не надо.

      Рая посерьезнела, оглядела себя.

      – Ой, уж больно я по-домашнему.

      И осталась.

      Затеплили в красном углу лампадку. Встали.

      – Во имя Отца и Сына, и Святаго Духа, – начала Вера.

      – Аминь! – затвердил Николай Иванович.

      И, не отступая ни на шаг, по полному правилу, стали читать вечерние