Сказы казачьего Яика. Владилен Машковцев

шелка заморские, парча, золотом шитая. Ну и одежонку мне справь: сапоги сафьяновые, платье дорогое, шубу боярскую, шапку бобровую. И, само собой, сабельку булатную. Добра у тебя, царь, вижу – много!

      – Так тому и быть, – ударил трезубцем царь Осётр. Разлапистые крабы принесли гроб, обитый внутри бархатом, обрядили Макарушку в драгоценные одежды, подали саблю булатную.

      Перекрестился Макарка и лёг в гроб. Захлопнулась крышка.

      Запокачивался гроб. Унесли его куда-то.

      – Вот и сверши попробуй доброе дело! – закручинился в гробу Макарушка. – Штоб у этой паршивой русалки раки хвост отгрызли!

      Но почувствовал он, что гроб кверху летит стремительно.

      – Должно быть, умер я. И душа моя в рай вместе с гробом летит, – подумал бедолага.

      – Ударь в крышку коленом, открой темницу, – услышал вдруг Макарушка знакомый голос русалки-принцессы.

      Поднатужился он, отбросил крышку гроба. А кругом море, берегов не видно. И рядом, на волнах, четыре севрюги резвятся, русалка плавает. А в небе луна светлая, звёзды.

      – Решила я освободить тебя, Макарушка, вопреки воле отца моего грозного. Плыви на север до устья Яика, а там уж сам дорогу найдёшь. На коня пересядешь.

      – Срамно для казака в гробу плыть, вдруг люди узрят. Позора не оберёшься.

      Ударила русалка трижды хвостом по волне, и гроб превратился в богатую лодку. Поплыл Макарка к устью Яика. Русалка и слуги-севрюги до самого берега лодку провожали. Выбрался на сушу путешественник, когда взошло солнце.

      Ворона Дураша его встретила:

      – Карр! Карр! Где крабы, Макар?

      – Прости, Дураша, о крабах я и забыл, хотя мог одного прихватить.

      И полетела ворона в казачью станицу, крича и каркая:

      – Карр! Карр! Побывал у царя Осетра Макар! И одарил его царь одеждой знатной и саблей булатной! И наградил его царь шапкой боярской, бобровой. И чуть не женил на дочке своей чернобровой.

      А Макарушка улыбчиво приговаривал:

      – Не так уж глупа ворона. И нет от вороны урона.

      Гуслярица о казаке Гаркуше

      Цветь первая

      Крица зреет в горниле, в горении. Слово всходит предвиденьем, всполохом. Кровь у русичей в три поколения остро пахнет полынью и порохом.

      Взрокочи, судьба златострунная, и зачни гуслярицу казацкую. Будут слушать нас люди старые. Будут плакать и дети малые…

      Поднесут нам ковригу духмяную. И солонку, севрюгу копчёную. И серебряный ковшик с брагою. И рушник с петухами алыми. Атаман бросит гривну цельную. Да алтын – голопуп голутвенный. И взлетит, затрубит белым лебедем гуслярица велеречивая.

      Замолчат волкодавы лохматые, и замрут журавли над колодцами. Приподнимутся горы горбатые, в тучах скроются черные коршуны. И затихнет станица хлебная, окунётся в леса солнце медное. И под пеплом погаснут медленно огомётки в селитроварнице.

      Замолчит и стозвонная кузница. И над срубом застынет матица. Зазвучит гуслярица былинная, золотая слеза в сердце скатится. И поведают гусли о вольнице,