Кукла крымского мага. Мария Спасская

вокруг головы траурный ажурный шарф делали ее особенно хрупкой и беззащитной. Яркие губы алели на бледном лице, длинный льняной локон выбивался из-под кружев и эффектно развевался на ветру. В руках женщина несла две белых лилии. Заметив устремившегося к ней бородача, блондинка резко развернулась и, цокая каблуками по асфальту, двинулась назад.

      – Элла! – закричал толстяк. – Эллочка! Подождите!

      Но женщина, не оборачиваясь, уходила все дальше и дальше. В какой-то момент она разжала пальцы и уронила цветы на асфальт, и две белоснежных головки на длинных зеленых стеблях остались лежать в грязи, как символ торжества смерти над жизнью.

      – Напрасно шеф старается, не быть ему вторым Мерцаловым, – послышался за спиной хриплый смешок. – Элла Греф признавала лишь Максика.

      Я и так поняла, что беглянка – Элла Греф, как только толстяк окликнул ее по имени. Но почему вдруг «шеф»? Разве бородатый – не Сирин? Я обернулась и нос к носу столкнулась с персидским принцем. Смуглое лицо выражало с трудом скрываемое удовлетворение, на темных, почти фиолетовых губах играла насмешливая улыбка. Он неторопливо достал из дорогого портсигара шоколадного цвета сигарету, закурил и выпустил в сторону ароматный дым.

      – Это ваш шеф?

      Отвернувшись от принца, я недоверчиво разглядывала бородатого толстячка, с безнадежной тоской глядящего на удаляющуюся фигурку не пожелавшей с ним общаться блондинки. – Так это не Сирин?

      – Караджанов собственной персоной. А Викентий Палыч вон, видишь, в очках. Говорит надгробную речь, – сверкнул маслинами глаз собеседник, затягиваясь сигаретой. И с интересом взглянул на меня. – Не знаешь Тимура Гасановича? Ты не из нашего круга. Тогда кто? Поклонница Максика?

      – Я его дочь. – Я уже перестала удивляться тому, что все, с кем мне доводится разговаривать, пренебрежительно называют отца Максиком.

      – Вот уж никогда бы не подумал, что у Мерцалова была дочь! – он шумно выдохнул табачный дым. – Надо же, дочь! Скажите, пожалуйста! И как зовут дочь?

      – Евгения, – я с достоинством опустила глаза.

      – Очень приятно. Илья. – Парень слегка поклонился. И снова недоверчиво взглянул на меня. – Ишь ты, дочь! Дочь Мерцалова!

      Случайно или нет, но Илья говорил так громко, что окружающие заинтересованно посмотрели в нашу сторону. А молодая женщина, стоявшая у гроба, вдруг упала на грудь покойного и громко зарыдала, причитая на манер восточных плакальщиц. Не дав ей вволю продемонстрировать свою скорбь, Сирин мигнул окружающим, и скорбящую даму увели к ближайшей лавочке, где стали отпаивать коньяком, называя Аликой и уговаривая не волноваться и пожалеть себя.

      – Пропустите дочь попрощаться! – повысив голос, прокричал мой новый знакомый. И, размахивая рукой с зажатой между пальцами сигаретой, двинулся вперед, прокладывая путь в толпе.

      С интересом оглядываясь, люди отходили в стороны, пропуская к могиле. На меня оборачивались молодые