Жизнь Бальзака. Грэм Робб

необычайной дальновидностью. В своем труде он выдвинул на первый взгляд безрассудную мысль о том, что тюрьмы не исправляют преступников и что следует идти по пути реабилитации. В годы террора нескольких друзей Бернара Франсуа посадили за решетку. Когда он увидел сына после шести лет обучения и узнал о плачевных результатах, он, должно быть, сразу узнал симптомы. «Состояние сына очень встревожило отца», – пишет Лора. А бабушка Саламбье, наверное, воскликнула: «Так вот в каком виде школа возвращает славных мальчиков, которых мы туда посылаем!» Необходимо было предпринять срочные меры, иначе маленькому Оноре грозили преступная жизнь и ранняя смерть.

      Конечно, чувства самого Бальзака были более сложными. В своей тюрьме он бывал счастлив. Он придумал для себя мучительный распорядок дня, которому потом следовал почти всю жизнь: огромные отрезки времени, посвященные ничем не прерываемой деятельности. Словно в память о Вандомском коллеже, Бальзак писал в монашеской рясе. В его «темной комнате» «превратности судьбы» и несправедливость матери переставали существовать. Там его разум отыскивал тайные принципы, которые, по мнению Дессена, управляли всей Вселенной. Во мраке «алькова» все стороны жизни имели равное право на существование; все было взаимосвязано.

      Разум стал для него не просто отдельной игровой комнатой, но и арсеналом. В дортуарах Вандома зародился европейский реализм. А в созданной Бальзаком вселенной в Вандомском коллеже учился и Вотрен, главный злодей, наделенный сверхъестественными силами и страстным желанием управлять обществом, которое он понимает и которое поэтому презирает⁵⁵.

      С образом Вотрена у Бальзака связана стихия саморазрушения. Мать убедила его в том, что он состоит из одних недостатков и ему никогда не удастся ей угодить. Позже подходящим выходом из положения показалось бы самоубийство. В Вандомском коллеже такое отношение вылилось в самовнушенное безумие. В «Баламутке» (La Rabouilleuse) (1840—1842) подростковая апатия одного из малообещающих вялых гениев, художника Жозефа Бридо, объясняется не только его крайней сосредоточенностью, но также и семейным положением: мать изливает всю свою любовь на его никудышного брата. Заброшенный Жозеф пренебрежительно относится к себе; он неразговорчив, замкнут, его огромная голова, которая для рассказчика является доказательством гения, кажется родителям признаком водянки мозга.

      Униженный ученик, уверенный в своем сиротстве при живой матери, без труда затмевается раблезианским лицом знаменитого романиста, от хохота которого дребезжат стекла. Он развлекает друзей бесконечными забавными историями. Его сцена – весь Париж. Он неотразимо счастлив и умеет по-детски непосредственно забываться, сосредотачиваться и отвлекаться. Но и первый Бальзак – тоже Бальзак, хрупкий, незрелый, до боли верящий в то, что гений – единственная альтернатива смерти и что «никакое порядочное образование не полно без страданий»⁵⁶.

      По бытовавшему тогда милому обычаю, Оноре поправлял