Жизнь и труды Пушкина. Лучшая биография поэта. Павел Анненков

признать поэтический талант в племяннике, радовался, однако ж, что «Александровы стихи не пахнут латынью и не носят на себе ни одного пятнышка семинарского». Необычайную прозорливость оказал другой певец, граф Д. И. Хвостов. В ранних опытах Пушкина он почувствовал «перелом классицизму». Восторг Державина при слушании строф из «Воспоминания в Царском Селе» уже известен.

      Все похвалы эти имели основание. Тем людям, которые застали Пушкина в полном могуществе его творческой деятельности, трудно и представить себе надежды и степень удовольствия, какие возбуждены были в публике его первыми опытами; но внимательное чтение их и особенно сравнение с тем, что делалось вокруг, достаточно объясняют причину их успеха. Стих Пушкина, уже подготовленный Жуковским и Батюшковым, был в то время еще очень неправилен, очень небрежен, но лился из-под пера автора, по-видимому, без малейшего труда, хотя, как вскоре увидим, отделка пьес стоила ему немалых усилий. Казалось, язык поэзии был его природный язык, данный ему вместе с жизнью. Сам Пушкин как будто верил в эту мысль и в превосходном стихотворении, вновь отысканном, мог по справедливости сказать про свою Музу:

      Ты, детскую качая колыбель,

      Мой юный ум напевами пленила

      И меж пелен оставила свирель,

      Которую сама заворожила!

      Часто посреди простых ученических упражнений, стихотворных нецеремонных бесед с друзьями и в подражаниях Державину, Карамзину и Жуковскому – неожиданно встречаешься у Пушкина с оригинальными образами, с приемами, уже предвещающими позднейшую эпоху его развития. Так, в стихотворении 1815 года «Мечтатель» есть строфа, которая может вообще считаться естественной предшественницей антологических его стихотворений:

      На слабом утре дней златых

      Певца ты[24] осенила,

      Венком из миртов молодых

      Чело его покрыла,

      И, горним светом озарясь,

      Влетала в скромну келью

      И чуть дышала, преклонясь

      Над детской колыбелью.

      В стихотворении 1816 года «Друзьям» есть уже первые черты той тихой и светлой грусти, которая составляла впоследствии отличительную черту его элегий:

      К чему, веселые друзья,

      Мое тревожит вас молчанье?

      Запев последнее прощанье,

      Уж муза смолкнула моя.

      Напрасно лиру взял я в руки

      Бряцать веселье на пирах

      И на ослабленных струнах

      Искать потерянные звуки.

      Богами вам еще даны

      Златые дни, златые ночи,

      И на любовь устремлены

      Огнем исполненные очи!

      Играйте, пойте, о друзья!

      Утратьте вечер скоротечный; —

      И вашей радости беспечной

      Сквозь слезы улыбнуся я.

      Пьеса эта, переделанная Пушкиным несколько позднее, приобрела удивительную круглоту и в этом виде вряд ли чем отличается от лучших

24

Муза.