Невеста для виконта. Эмилия Остен

моя, – вкрадчиво сказал отец Реми, – если вы с двенадцати лет этому не выучились, то начинать, по-моему, бесполезно.

      Я удивилась так, что не знала, что говорить дальше. Мне показалось, что он смеется за своей перегородкой, что там, в полутьме, расчерченной солнечными лучами, священник сидит, забросив ногу на ногу, и теребит подбородок, и смеется беззвучно. Как может он, неотесанный сельский кюре, говорить столь дерзко – не против меня, но против своего Бога? Я ожидала укора, увещеваний, проповеди о любви Христовой, но не этого лукавого тона, не фразы из арсенала мудреца.

      – Вот с будущим мужем у вас есть шансы познать таинство взаимной любви, – продолжил отец Реми, так как я больше не произносила ни звука. – Великое таинство, дарованное лишь однажды, ибо истинная любовь – единственна. Наставила ли вас ваша мачеха в вопросах брака или же вы ждете наставлений?

      – Моя мачеха, которую вы не советуете мне любить, святой отец, – сказала я, – предпочитает, чтобы я все узнала сама. И таинство любви, и таинство совокупления, ежели речь идет об этом. Она считает, что я покорюсь и приду просить у нее совета. Жестокая ошибка, и мне остается ее лишь пожалеть.

      – А вы действительно дерзки, Мари-Маргарита, – заметил отец Реми. – Даже не знаю, пойдет ли вам смирение, которому я должен вас научить. Это словно навязать бантов на норовистую лошадь: несмотря на ленточки и колокольчики, она все равно вас сбросит.

      Он хочет, чтобы я ему дерзила? Чего он добивается?

      – Сравнить благородную даму с лошадью – невелика заслуга, – вымолвила я. – Чему вы на самом деле собираетесь учить меня, отец Реми? Правилам поведения в супружестве или смирению перед мужем и теми глупцами, что мнят себя достойными управлять моей судьбой?

      Из-за перегородки до меня долетело хмыканье.

      – Для начала я хотел бы завершить вашу исповедь, так стремительно превращающуюся в неуместный в исповедальне разговор.

      – Ах, простите, – пробормотала я. – Что там еще? Я не умею прощать, я ревнива, иногда не выношу саму себя, читаю не слишком благочестивые книги и, конечно же, не блещу послушанием. Достаточно ли этого?

      – Если у вас больше ничего не осталось на душе, то достаточно, дочь моя Маргарита, – невозмутимо сказал отец Реми.

      Я промолчала. Ни ему, ни кому-то другому я не могла рассказать, что именно остается у меня на душе. Несмотря на то что голос отца Реми снова смягчился, потек обволакивающим туманом; так он говорил с Фредериком, рассказывая сказки, очаровывая. Любопытно, учат ли этому священников или отбирают уже обладающих подобным даром?

      Я не собиралась поддаваться колдовству.

      – Это все, святой отец.

      Он, к удивлению моему, не стал настаивать и быстро отпустил мне грехи. Стукнула, опускаясь, дощечка; я слышала, как отец Реми вышел. Недолго думая, я вышла вслед за ним.

      Он стоял, скрестив руки на груди, и задумчиво смотрел на меня. Солнце золотило контуры его фигуры, и казалось, что священник светится, словно нарисованный на иконе. Не хватало нимба и подпевающих ангелочков. Яркий блик