Галобионты. Иван Беляев

попутчика.

      – Гера… – машинально было ответил он и резко осекся.

      – Как-как? Гера? – переспросил мужик. – Герасим, значит?

      У меня так отца звали. А сам я Анатолий Герасимович Федоров. Можно просто Толян.

      Водитель весело подмигнул ему и он невольно улыбнулся в ответ. Это его удивило. Снова закипело раздражение – чувства напрочь отказывались повиноваться разуму.

      – Да ты не сиди бирюком-то, – добродушно сказал мужик, заметив, что его пассажир нахмурился. – Со всяким такое бывает. Приедешь домой, освежишься под душем, поешь сытно, ляжешь, отдохнешь и все печали пройдут.

      Ответом был шумный вздох, вызванный словами о душе. Он отдал бы, кажется, все на свете, лишь бы ощутить на своем разгоряченном теле живительные струи ледяной воды.

      – А ты как сюда добирался, Гера? – не отставал мужик, не замечая, что попутчик не особенно охотно поддерживает разговор.

      – На машине, – ответил он, вспомнив оранжевую колымагу, которую он сталкивал с обрыва.

      – А че с машиной стало?

      – Сломалась.

      – Так че ж мы с тобой в город-то едем? – встрепенулся мужик. – Давай вернемся, на буксир возьмем. Разве можно такое добро на дороге оставлять? Завтра уже от нее ни винтика, ни шпунтика не останется.

      – Не надо, – решительно выпрямился пассажир, видя, что водитель собирается вырулить на встречную полосу, – я ее в море скинул.

      – Это ты зря, парень, – ошарашено заявил мужик, впервые за все это время посмотрев на собеседника с подозрением.

      – Не зря. Она все равно уже никуда не годилась.

      – Да? – произнес мужик, отводя взгляд и пожимая плечами.

      – Оно, конечно, тебе виднее. И все ж таки я бы на твоем месте не стал бы машину бросать.

      Вместо ответа он снова пожал плечами.

      – Вот так человек сгоряча натворит делов, – философски заметил Толян, – а потом жалеет, да только поздно бывает.

      – Не пожалею, – мрачно усмехнулся он.

      – Дело твое, парень, – повторил мужик.

      В машине установилось молчание. Видя, что пассажир попался не слишком общительный, водитель включил радио. Какая-то безголосая певица надрывалась, пытаясь изобразить нечто, похожее на блюз. Он поморщился.

      – Че заерзал? – хмыкнул Федоров. – Не нравится такая музыка?

      – Гадость, – коротко бросил он.

      – Это верно, Гера, гадость и есть.

      Мужик протянул руку и переключил радиоприемник не другой канал. Передавали новости.

      – … На пресс-конференции Минатома заявил, что ядерной угрозы затонувшая субмарина не представляет, – говорил женский голос, – никакой угрозы ядерной катастрофы в связи с аварией подлодки не существует вообще…

      – Ты слыхал, парень, чего в мире деется? – спросил Толян и не дав попутчику и слова сказать, разразился смачной бранью в адрес «проклятых зажравшихся буржуев, которым неймется, что у нас, русских, еще есть порох в пороховницах».

      Гера продолжал хранить молчание, но это нисколько не останавливало Федорова, а возможно, даже подбадривало.

      – Вот сучьи дети! –