Дочь палача и король нищих. Оливер Пётч

ач из Шонгау

      Симон Фронвизер – сын городского лекаря

      Магдалена Куизль – дочь палача

      Анна-Мария Куизль – жена палача

      Близнецы Георг и Барбара Куизль

      Жители Шонгау

      Марта Штехлин – знахарка

      Иоганн Лехнер – судебный секретарь

      Бонифаций Фронвизер – городской лекарь

      Михаэль Бертхольд – пекарь и городской советник

      Мария Бертхольд – его жена

      Резль Кирхлехнер – служанка пекаря

      Жители Регенсбурга

      Элизабет Гофман – жена цирюльника и сестра Якоба Куизля

      Андреас Гофман – цирюльник из Регенсбурга

      Филипп Тойбер – палач Регенсбурга

      Каролина Тойбер – его жена

      Сильвио Контарини – венецианский посол

      Натан Сирота – король нищих Регенсбурга

      Паулюс Меммингер – казначей Регенсбурга

      Карл Гесснер – начальник порта в Регенсбурге

      Доротея Бехляйн – хозяйка борделя

      Отец Губерт – пивовар при епископе

      Иероним Рейнер – староста и городской советник

      Йоахим Кершер – председатель налоговой службы Регенсбурга

      Доминик Эльспергер – хирург

      Ганс Райзер, Брат Паулюс, Безумный Йоханнес – нищие

      Пролог

      Ноябрь 1637 года, где-то

      на просторах Тридцатилетней войны

      Всадники апокалипсиса ходили в ярко-красных штанах и изодранных мундирах, а за спинами, словно знамена, развевались на ветру плащи. Ездили они на старых облезлых клячах, покрытых грязью, их клинки заржавели и зазубрились от бесчисленных убийств. Солдаты молча ждали за деревьями и не сводили глаз с деревушки, в которой собирались в ближайшие часы устроить бойню.

      Их было двенадцать. Дюжина оголодавших, истощенных войной солдат. Они грабили, убивали и насиловали – раз за разом, снова и снова. Когда-то они, может, и были людьми, но теперь от них остались лишь пустые оболочки. Безумие источило их изнутри, пока не заплескалось наконец в их глазах. Предводитель, молодой и жилистый франконец в ярком мундире, пожевал расщепленную соломинку и втянул слюну сквозь щель между передними зубами. Завидев, как из труб жавшихся у опушки домов потянулся дым, он удовлетворенно кивнул.

      – Судя по всему, есть еще чем поживиться.

      Предводитель выплюнул соломинку и потянулся к сабле, покрытой ржавчиной и пятнами крови. До солдат донесся женский и детский смех. Вожак ощерился.

      – И бабы в наличии.

      Справа захихикал прыщавый юнец. Вцепившись длинными пальцами в уздечку своей тощей клячи, немного сгорбленный, он походил на хорька в человеческом обличье. Зрачки его сновали туда-сюда, точно ни на секунду не могли остановиться. Ему было не больше шестнадцати лет, но война успела состарить его.

      – Кобель ты, Филипп, настоящий, – просипел он и провел языком по пересохшим губам. – Одно только на уме.

      – Заткнись, Карл, – раздался голос слева. Он принадлежал неотесанному бородатому толстяку с растрепанными черными волосами, такими же, как у франконца – и у юноши с безжалостными пустыми глазами, холодными, словно осенний дождь. Все трое были братьями. – Отец наш тебя не научил разве пасть открывать, только когда слово дают? Умолкни!

      – Срать на отца, – проворчал юноша. – И на тебя, Фридрих, тоже срать.

      Толстяк Фридрих собрался было ответить, однако предводитель его опередил. Рука его метнулась к шее Карла и стиснула горло так, что глаза юноши выпучились, словно огромные пуговицы.

      – Не смей больше оскорблять нашу семью, – прошептал Филипп Леттнер, самый старший из братьев. – Никогда больше, слышишь? Или я кожу твою на ремни порежу, пока покойную матушку звать не начнешь. Понял?

      Прыщавое лицо Карла стало пунцовым, он закивал. Филипп выпустил его, и Карл зашелся в приступе кашля.

      Лицо Филиппа внезапно преобразилось, теперь он смотрел на сипевшего братца едва ли не с сочувствием.

      – Карл, милый мой Карл, – пробормотал он и взял в рот еще одну соломинку. – Что же мне с тобой делать? Дисциплина, понимаешь… Без нее на войне никуда. Дисциплина и уважение! – Он склонился к младшему брату и потрепал его по прыщавой щеке. – Ты мне брат, и я тебя люблю. Но если ты еще раз оскорбишь честь нашего отца, то я тебе ухо отрежу. Понятно?

      Карл молчал. Он уставился в землю и грыз ноготь.

      – Понятно тебе? – снова спросил Филипп.

      – Я… понял, – младший брат смиренно опустил голову и стиснул кулаки.

      Филипп ухмыльнулся.

      – Тогда снимаемся, теперь можно наконец немного позабавиться.

      Остальные всадники с интересом следили за представлением. Филипп Леттнер был их