Запах магнолий. Светлана Мерцалова

которые отводили глаза, часто не в силах сказать правду. Ожидание в больничном коридоре, где у малыша брали кровь, пункции. Потом началась химиотерапия. Лишь прошедший то же в состоянии понять, какой это ад: и для ребенка, и для его родителей. После первой процедуры у Димы сразу пропал аппетит. Его рвало, стоило ему съесть что-нибудь. Она сама от усталости не могла ни спать, ни есть. Часто ей казалось, что она видит какой-то кошмарный сон, и все это происходит не с ней…

      Каждый раз, как иглу вводили в его истерзанную вену, у Веры сердце разрывалось от боли за него. Дима лежал на кровати и смотрел на нее широко раскрытыми глазами, не показывая, как ему больно. Он даже пытался улыбнуться и от этой улыбки ей становилось тяжелее. Если бы он плакал или стонал, как другие дети, Вере было бы легче, только не это молчаливое терпение. Ей часто хотелось крикнуть:

      – Плач! Кричи! Не нужно себя сдерживать! Так будет легче!

      Но крик замирал у нее в горле, и она молчала, лишь тихо сидела около сына все ночи. Когда во сне его лицо искажала гримаса боли, она клала свою руку ему на лобик, и лицо расслаблялось. Какая мука видеть каждый день – такой малыш, а уже выстрадал столько, что и вообразить не в силах.

      Ну почему дети должны расплачиваться за наши грехи?

      – Грехи родителей становятся грехами детей, и они расплачиваются за них как за свои – сказано в библии, – ответил ей священник.

      – Но я хочу сама нести наказание! Или так бог меня наказывает через моего ребенка? Тогда это жестоко! – крикнула она.

      – Если у вас больной ребенок, значит помыслом Божьим это было устроено ко спасению. Не случись этого, родители не пришли бы к Богу. Жизнь – пустяк по-сравнению с вечностью. Если бы люди видели, какая награда ожидает праведника, готовы были бы всю жизнь мучиться и принять страшную смерть…

      Вера слушала и думала, что он сам бы сказал, если бы его ребенок лежал сейчас в онкологическом отделении? Продолжал бы думать, что жизнь – пустяк?..

      У нее свое отношение к богу, так часто карающего и редко милующего, но ей часто нужны слова утешения, как тяжело подчас молчать. Но кому интересны чьи-то переживания? Вне стен больницы люди не хотят слышать об этом. Они опускают глаза, молчат или невнятно сожалеют, пытаясь абстрагироваться. Их можно понять, зачем кому-то чужое несчастье? У всех полно своих проблем. И нужны ли ей чье-то сочувствие и жалость? Вера могла говорить только с матерями, что обречены пройти через те же муки и рыдать теми же слезами. Только друг перед другом они раскрывали израненные сердца. Они давно разучилась улыбаться, а их жизнь – нескончаемая боль. Зная цену жизни, они редко жалуются…

      Вера вообще никогда не жаловалась. Жаловаться – это расписываться в своем поражении, а у нее еще есть силы бороться, чтобы смерть не унесла сына.

      Даже в мыслях она не думала о худшем. Вера боялась силы сказанного слова. Пока оно не произнесено вслух, оно в бездействии. Если думать о неудаче, то можно непроизвольно привлечь ее…

      Больничная палата, потерянная в пространстве и во времени. Здесь не властно