Аврелия – патрицианка Рима. Э. Кэнтон

людей, которые непрерывно следовали друг за другом для уплаты податей, и убедиться в том, что налоговое бремя существовало чуть ли не от сотворения мира. Неплохо бы обрисовать наружность служащих древнего банка, получавших деньги от клиентов и производивших в связи с этим нужные манипуляции. Ничто не ново под луной: как в Древнем Риме, так и в наши дни печаль уплаты, т. е. потери, и радость получки резко контрастируют между собой.

      Увы, у нас нет времени на детальные описания. Мы следим за человеком в пурпурной тоге, которого не должны покидать из виду ни на одну минуту.

      Он идет весьма быстро и, хотя его ухо с удовольствием прислушивается к звуку драгоценного металла, а взор загорается огнем алчности, он не удостаивает вниманием весовщиков, или официальных контролеров денежных единиц той далекой эпохи. Не без волнения мы сопровождаем его до того гражданина, которого он быстро различил в толпе, отвел в сторону и, не мешкая, обратился к нему с вопросом:

      – Ну, уважаемый Палфурий Сура, какая сумма предназначается нашему всемогущему и милостивому повелителю Домициану со времени его отъезда из Рима? Ты сделал расчет, о котором я тебя просил?

      – Конечно. Пятнадцать миллионов сестерциев – вот сколько принесли императору завещания патрициев за шесть последних месяцев. Куча денег!

      – Ты, наверное, издеваешься, Палфурий? И тебе не стыдно говорить о такой жалкой сумме, да еще с восторгом? Божественный император Домициан вознегодует на тебя за твою нерадивость.

      – Но позволь, – живо возразил Палфурий, – смертность в Риме в последнее время снизилась, соответственно и количество завещаний, вступивших в силу, немного уменьшилось. Армилат, с которым я недавно беседовал по этому делу, объясняет уменьшение сборов чересчур благоприятными погодными условиями. Тем не менее, – прибавил он, указывая на яркое полуденное солнце, – светило обещает нам вскоре палящий зной, а старики плохо переносят жару. Фортуна на нашей стороне, и она поможет нам доказать, что наше усердие к императору ничуть не ослабело.

      – Твой Армилат остолоп! – в сердцах воскликнул незнакомец с тем пренебрежением, которое явно демонстрировало, что он относится к Палфурию без всякого уважения и не стесняется прибегать в его присутствии к резким выражениям. – Я тебе повторяю: эта сумма недостаточна, а оправдаться хорошей погодой и отсутствием болезней не удастся. Учтите вместе с Армилатом, что император Август в свое время получил в дар от друзей четыре миллиарда сестерциев, а сестерций тогда имел гораздо большую ценность, чем теперь. Значит, вы не добьетесь и четверти этой суммы, если жалкие пятнадцать миллионов сестерциев, собранные за шесть месяцев, кажутся вам значительными. Или вы полагаете, что император Домициан заслуживает меньшего почитания, чем Август?

      Последняя фраза была произнесена так внушительно и грозно, что Палфурий опустил глаза и больше не издал ни звука в свое оправдание.

      – Ты собрал сведения о Флавии Клементе и его жене Флавии