Афанасьева, стой!. Олеся Стаховская

как ты жива-то ещё? Ты чем вообще питаешься?

      Не дождавшись ответа, вытащил на свет литровую бутыль текилы, которая вот уже третий год странствовала со мной по Москве. Из одной квартиры в другую. Не люблю крепкий алкоголь. Текила была куплена в стародавние времена в дьюти-фри турецкого аэропорта и должна была стать украшением моего стола по случаю дня рождения. Но на неё до сих пор так никто и не позарился.

      – Давай, Афанасьева, садись, – айтишник взял меня под локоток и препроводил к креслу. – Сейчас лечиться будешь.

      Семёнов порылся в кухонных шкафах и достал один из винных бокалов. Спасибо, что не полуторалитровый. Есть у меня такие. Используются для дорогих вин, чтобы можно было позволить себе насладиться букетом. Айтишник щедро плеснул в бокал текилы и поставил его передо мной. Я помотала головой и отодвинула целебную микстуру из агавы.

      – Чё так?

      – Не люблю текилу, – прохрипела я севшим от двухдневных рыданий голосом.

      – Понятно… Так. Я в магазин. А ты сиди тут и никуда не уходи.

      А куда мне идти? Кому я нужна? Предательские слёзы заструились по щекам.

      – Не реви, Афанасьева! Я мигом. Не успеешь соскучиться.

      И Семёнов выскочил за дверь. Вернулся он довольно быстро, что неудивительно. На первом этаже дома располагались все необходимые магазины.

      Айтишник принялся хозяйничать на моей кухне. Засунул в микроволновку пиццу, расставил тарелки, разложил вилки с ножами. Когда пицца уже дымилась в тарелках, на столе появилась бутылка моего любимого вина. Он что, телепат?

      – Как ты узнал?

      – Ничего сложного. У тебя тут алкогольный супермаркет в доме. Показал консультантам твою фотку в телефоне, они и рассказали, что ты обычно покупаешь. На всякий случай взял две.

      Господи! Это ж надо так уметь! Всего одной фразой выставить меня алкоголиком-неудачником.

      Утро. Голова трещит. Во рту песчаные барханы. Так. Что было вчера? Вечером заявился Семёнов. Кормил меня, поил. А когда он ушел? Не помню. Остаток дня обрывался, как кинохроника убитого репортёра. Ладно, неважно. Главное, чтобы на работе не трепался о том, в каком виде меня застал.

      – Здорово, Афанасьева, – раздалось слева от меня.

      О нет! Только не это! Господи, сделай так, чтобы голос Семенова мне померещился! Пожалуйста!

      Не померещился.

      Айтишник, на котором из одежды были лишь облегающие боксеры, перелез через мою тушку, поднялся, бросил хитрый взгляд.

      – Как голова? Не болит?

      – Болит, – на автомате ответила я, переживая, пожалуй, самый сильный шок в своей жизни.

      Потом подорвалась, чтобы встать, но плюхнулась обратно. Нет, пока лучше не шевелиться.

      С сомнением посмотрела на Семёнова. В голове закрутился незатейливый мотивчик: «Дала, не дала, не могу понять»[2].

      – Семёнов, только не договори, что у нас… Что мы с тобой…

      – Расслабься, Афанасьева, не скажу. Не было ничего.

      Я

2

Группа «Ленинград».