Мир станет лучше. Стихи из двух тысячелетий. Татьяна Панарина

рю,

      Могу любить, стихи писать.

      Я буду помнить и любить

      Свой хутор Светлый – мир большой,

      Где без замков умели жить

      С открытой чистою душой.

      Дедушке Мише

      Через 70 лет после нашей победы

      Я впервые на фото увидела деда.

      Нет в семейных альбомах его фотографий.

      В сорок первом детей оставлял жене Марфе:

      Емельяна, Василия, дочь Антонину

      И меньшого, Мишутку, трехлетнего сына.

      Уходил на войну, соблюдая присягу,

      Он героем не стал, не дошел до рейхстага,

      Извещенье пришло тогда бабушке нашей,

      Что Панарина нет, он без вести пропавший.

      Через 70 лет в Интернете нашли мы

      Фото дедушки Миши в военном архиве:

      Восемнадцатилетний мальчишка худющий,

      А глаза – ну, совсем как у внука Илюши!

      И теперь знаем мы, что ценою победы

      Стали жизни и судьбы таких же вот дедов

      И их жен, и детей, без отцов выраставших,

      И еще новобранцев, отцами не ставших…

      Мой отец стал в 12 кормильцем для младших,

      Как и многие вместо отцов своих павших.

      А в Германии есть аккуратненький крестик,

      Где мой дед похоронен, помечено место.

      Мы под грушей в саду взяли горсть чернозема

      На могилу отправить для деда из дома.

      Нет в живых ни жены, ни детей, только внуки,

      Это фото и десятилетья разлуки…

      Моя мамочка, Панарина (Дорохина) Александра Григорьевна, 1935 г. р. – дитя войны

      Мама

      Недолюбила, недоберегла,

      Недосказала много своей маме,

      Наверно, еще б многое смогла,

      Пока была родная рядом с нами.

      Я думала, что вместе посидим

      И старые альбомы полистаем,

      Ах, сколько еще будет впереди,

      Стихи свои для мамы почитаю…

      И все это когда-нибудь потом,

      Когда мы обе будем посвободней…

      Не знает дату финиша никто,

      Все надо делать именно сегодня.

      Погладила бы рученьки её,

      И выслушала жалобы не споря,

      Так дорожила мамочка семьёй,

      В военном детстве нахлебалась горя,

      Во время оккупации в шесть лет

      С сестрой новорожденной на ручонках

      Тряслась в подвале: бросит или нет

      Сюда гранату подленький немчонка?

      Придет ли мама? Будет ли еда?

      И даже после радостной победы

      Есть приходилось вволю не всегда

      И горя много довелось изведать.

      Лет в девять в роли сказочной была —

      Золу в семье родни в печи счищала,

      Когда работу выполнить смогла,

      Сама чумазой Золушкою стала.

      Подарок дали ей за этот труд —

      Когда домой счастливая бежала,

      К груди своей большой цветной лоскут —

      Отрезок ситца крепко прижимала.

      На лето в хутор Волченский пошлют,

      Племянников понянчить было надо,

      И возвращалась с премией за труд —

      С батистовой косыночкой в награду.

      А после школы бабушка смогла

      В Ростов отправить дочку, в кулинарный,

      Профессию она приобрела

      И тридцать лет работала ударно.

      Такие пироги могла испечь —

      И вкусные, и с виду загляденье,

      О том, что мама мастер лучше всех,

      От земляков слыхала каждый день я.

      О бедах не любила говорить,

      О голоде, войне и о потерях…

      Учила честной, работящей быть

      Любить людей и в свои силы верить.

      Какой я помню мамочку свою?

      Поющей, доброй и гостеприимной,

      Заботливой и любящей семью,

      С людьми терпимой, вежливой взаимно.

      Теперь стою с горящею свечой,

      Шепчу перед иконою в молитвах,

      Как маму мы любили горячо,

      Все связанное с нею не забыто…

      Мамины руки

      Натруженные