Зазеркалье. Записки психиатра. Наталия Вико

вьющиеся волосы, и в белой широкой блузе с завязками на пышной груди, поспешно убрала медный таз и захлопнула окно второго этажа.

      «Вот так всегда, – с усмешкой подумал Соловьев. – Не дают, никак не дают думать о возвышенном. Только над землей поднимешься, а тебя – бац! – по башке. Хорошо хоть таз не выронила!» Он перешел на другую сторону переулка и поспешил выбраться на широкую улицу, чтобы быть подальше от окон домов.

      «Видение пришло после встречи с „северной Сивиллой“, – размышлял он. – Значит, встреча не была случайной, хотя вначале мне показалось, что не дала ничего, кроме щекочущего нервы осознания некоторой своей значимости в мире мистическом, прельщающем меня более, чем мир материальный».

      И то сказать, он спокойно мог обходиться без еды и питья, ограничивать себя в одежде, хотя – чего скрывать! – при возможности любил пофорсить, однако без подобных видений, случавшихся с ним во снах, и событий, происходящих наяву, он бы не смог жить. Соловьев ощущал себя неким пограничным столбом, окрашенным в черно-белую полоску, стоящим на границе черного и белого миров, хозяевами которых были зло и добро. Чем дольше он жил, тем яснее ощущал, сколь узка эта граница. Да и сам он помимо желания оказывался то по одну ее сторону, то по другую. Сегодняшний радостный, светлый, торжественный сон – из мира светлого, но всего несколько дней тому назад был другой сон, где он встретился с чертом, который в этот раз назвался злым духом Питером. Впрочем, черт уже однажды являлся ему в Москве в самое, надо сказать, неподходящее время. Причем не ночью во сне, а наяву, став реальностью, вызванной воображением. Он тогда сидел в тиши комнаты и глядел туда, где над кроватью висела старинная литография, купленная им по случаю у одноглазого московского букиниста Якова, с изображением женщины в развевающемся плаще, стоящей на тонком полумесяце босыми ногами, с венцом из двенадцати звезд над головой, прижимающей к себе младенца. И ниже подпись, чуть стершаяся от времени, но проступающая достаточно явно, чтобы прочитать: «Непорочная Исида, мать Бога Солнца, слова которой высечены на храме в Саисе: «Плод, мною приносимый, – Солнце». В голову ему тогда пришли строки из Откровения Иоанна Богослова: «И явилось на небе Великое Знамение: Жена, Облеченная в Солнце, под ногами ее Луна, а на главе ее венец из двенадцати звезд»… Он смотрел и смотрел до боли в глазах… И в тот самый момент, когда вдруг приятно сжалось сердце от предчувствия, перед его глазами возникло мерзкое, вертлявое, хвостатое существо, которое, корча рожи, сначала пыталось ухватить его за нос, а затем, когда это не удалось, принялось щекотать лицо кончиком хвоста. Пришлось даже прикрикнуть на нечистого, да еще и, замахнувшись, отпугнуть как следует. Только вместе с нечистью пропал и образ.

      …Ровно через полчаса Соловьев входил в огромный читальный зал Библиотеки Британского музея на Грейт-Рассел-стрит, поразивший его при первом посещении не столько гигантским куполом, чудесным творением инженерной мысли Сиднея Смерка, сколько невообразимым количеством окружающих