Крым. Александр Проханов

глазами. Маленький придорожный цветок, успевший перед холодами раскрыть свои розовые лепестки. Ягода черники, пьяная на вкус, оставившая на пальцах каплю винного сока. Старая паутина на еловой ветке с застрявшим в ней птичьим пером. Красный, с волнистыми краями, лист осины с зеркальцем воды, отразившей небо. Он чувствовал лес, как дышащий мир, среди которого, наполняя его тайной, жил медведь.

      Лемехов забывал грохочущий железный мир, из которого явился в заповедный лес, становился обитателем леса. И когда из-под ног взлетел рябчик, унесся, посвистывая и хрустя крыльями, Лемехов испугался и радовался своему испугу, благодарил рябчика за этот восхитительный испуг.

      Лес кончился, и он оказался на пустоши, где, должно быть, прежде находилась деревня, одна из тех многочисленных, что исчезли на оскудевшем Севере. Избы пропали, пустошь зарастала кустами и была засеяна овсом. Ухищрение егерей, которые на овес выманивали кабанов и медведей. Овес отяжелел от дождей и полег, в нем были протоптаны кабаньи тропы, чернела изрытая кабанами земля. Поле в сумерках казалось сизым, голубым, и над ним висел туман. Посреди поля стояла вышка, построенная из жердей. К ней, раздвигая метелки овса, направился Лемехов, сбивая сочные брызги. По шаткой лестнице забрался на вышку. Постелил на сырые доски коврик. Выставил карабин, разглядывая сквозь инфракрасный прицел опушку, увеличенные, струящиеся в водянистом свете кусты, древесные стволы, ели, усыпанные у вершин шишками. Представлял, как в зеленом свете прицела возникнет медведь, поднимая заостренную морду, ловя летящий над полем ветерок.

      Сердце сильно забилось, и он двигал перекрестье прицела вдоль опушки, ожидая выход зверя. Но опушка была пустынной, мир сквозь прицел казался зеленоватым аквариумом, в котором, чуть размытые, струились гривы овса.

      Он успокоился. Устроился удобнее. Приготовился ждать. Смахнул с приклада прилипший березовый листок. Опустил карабин, положив ствол на деревянную поперечину. И вдруг ощутил внезапное счастье, восхитительное одиночество. Освобождение от мучительных переживаний, неразрешимых забот. Из этих переживаний состояла его жизнь, складывался он сам, его мысли, которые вторгались в непокорный, враждебный, ускользающий от понимания мир. Теперь этот мир состоял из голубых овсов, пахнущего лесами ветра, легкой пелены тумана, которой кто-то тихо накрыл край поля. И это одиночество обращало его душу к вечереющему небу, откуда смотрело на него безымянное око.

      Неподалеку, за полем, кричали журавли. Начинал курлыкать один, ему вторил другой, множились стенающие вопли, и сонмище тревожных криков сливалось в булькающую, звенящую и рыдающую музыку. От нее сладко захватывало дух. Лемехов подумал, что журавлиная станица встала на вечернюю птичью молитву, и этот стенающий вопль слышит притаившийся в чаще медведь.

      Стемнело. Лес стоял неразличимой островерхой стеной. Овсяное поле стало бурым, с млечной полоской тумана.

      Он услышал бурлящий звук крыльев, который сильным хлопком оборвался недалеко