Герой. Александр Мазин

– крюком за ребро, другой – руками. Чтоб от слабости не упал.

      «Праведный» совершает благословляющий жест. Делает знак, чтоб подтащили Пчёлку поближе.

      – Нравится тебе сей предмет? – осведомляется еретик, оглаживая гладко оструганный кол. – Видишь, на нем и перекладинка есть, чтоб тебе сидеть удобней было. Сейчас лошадку приведем и посадим тебя на шесток, как кочета. Вот тогда и покукарекаешь!

      Губы Пчёлки шевелется.

      Аззанаил прислушивается… И вдруг с размаху бьет старого воина по лицу.

      – Не поможет тебе Сатанаил, проклятый грешник! – кричит он. – Педрис, давай за лошадью! Живо! А вы, братья, снимайте с него портки!

      Сразу несколько богумилов бросаются к Пчёлке, но тут сверху раздается громкий вопль. Орет еретик, посланный на крышу часовни – спиливать с нее крест.

      – Праведный! Праведный! Беда! Беда, праведный Аззанаил! Конные! Сюда скачут!

      «Праведный» Аззанаил с большой неохотой делает знак своим: мол, повремените пока.

      – Ворота затворить! – распоряжается он. – Что за конные? Много?

      – Десятка два! – кричит мужик с колокольни. – Оружные, в шлемах.

      «Праведный» взбирается на частокол, глядит…

      – Русы, – определяет он. – Ты давай пили, – кричит он мужику на колокольне. – Этим до ромейского чина дела нет. Да и мало их. Эй, ты! Скажи братьям: пусть шлемы наденут, что мы здесь в оружейной взяли, да копья возьмут и наверх поднимутся. Увидят русы, что есть войско в усадьбе, и дальше поскачут.

      – А как же братья наши, те, что в Межиче? – беспокоится кто-то. – Оборонить надоть! Ежели русы их – того?

      – Значит – того! – сердито говорит «праведный». – Они как раз со стороны села и скачут.

      – Оборонить… Ишь, богатырь… – бормочет Аззанаил себе под нос. – Таким, как ты – только сверху чужими копьями грозить, да уповать, что не разглядят снизу, кто это копье держит… Нет, не разглядят, – успокаивает сам себя «праведный» Аззанаил. – Не катафракты ведь, тавроскифы дикие. Эти на лица не смотрят – только на железо…

      Слезы градом катились из глаз Людомилы. Ей было очень больно, но плакала она не от боли – от унижения. Она выгнулась так, что привязанная рука едва не вывернулась из сустава. Скамейка под ней тряслась и раскачивалась. Людомила застонала сквозь зубы, рванулась, в самом последнем, запредельном усилии. Скамейка, к которой была привязана Людомила, не устояла, опрокинулась набок. Людомила ткнулась лицом в колкое сено… И вдруг почувствовала, что ее правая рука свободна!

      Плечо болело, огнем горели ссадины, но ее маленькая узкая ручка все-таки выскользнула из ремней.

      Некоторое время Людомила не шевелилась: переводила дыхание, прислушивалась к шуму снаружи. Нельзя терять времени, напомнила она себе. Проклятый еретик может вернуться в любое мгновение.

      Со своего места Людомила не могла видеть ворот конюшни, но очень хорошо видела рукоятку серпа. Дотянуться до нее оказалось не так легко. Но в конце концов ей это удалось. Разрезать ремни было совсем просто. Людомила села и посмотрела на притворенные