Мария Каллас. Дневники. Письма. Том Вольф

это назвать.

      Некоторые студенты даже платили за вход. Нет, надежды не осталось, правда, ни малейшей. Я не собираюсь петь здесь, пока не сделаю себе имя где-нибудь в другом месте. И потом они и мне наверняка скажут петь на немецкий манер. Или французский.

      Вообразите только, их первое сопрано – Личия Альбанезе. Вы наверняка знаете ее по Италии. Если помните ее, могу Вас заверить, что в Италии она была куда лучше. Здесь она себя разрушила. Здесь все рушится, потому что господин Джонсон[51], вместо того чтобы заботиться о своем театре, заботится только о том, чтобы привезти сюда артистов из Италии, с прекрасной итальянской школой, и заставить их петь в немецкой манере!

      Я пришлю Вам одну из моих пластинок[52], и Вы увидите разницу, потому что я пела так, как Вы меня учили. Они мне тут совсем заморочили голову своими предложениями (мои здешние друзья). Надо петь выше, легче, направлять голос в нос, чтобы взять выше, и прочие глупости. Вы всегда говорили мне, как петь правильно. Оставить голос таким, какой он есть. Вот мой, например, скорее темный, довольно округлый – не так ли? Поэтому если я попытаюсь высветлить его, то утрачу все, даже легкость звукоизвлечения. И тогда вместо естественности появится вымученность, и я потеряю высокие ноты. Вы помните? Я должна открыть рот с улыбкой – и петь. И не думать – выше, в нос и т. д.!! Мой голос этого не приемлет. Надо просто иметь опору дыхания. Диафрагму – да? Когда она надежная и крепкая, голос перестает дрожать. Я должна поблагодарить вас за методику пения, которой Вы меня научили. Что еще скажешь? Я пытаюсь вспомнить все, чему у Вас научилась. Возможно, даже я иногда не понимала Вас. И, сейчас, поняв, благодарю Вас от всей души.

      Я надеюсь уехать за город в ближайшие дни, так что смогу передохнуть.

      Прошу Вас, прочтите моим глупым товарищам там у Вас, что я пишу о Вашем вокальном методе, ведь они правда очень глупые. Даже я поглупела почти как они, просто я была талантливее.

      Де Сегуролла[53] ослеп, бедняга. Он все еще в Голливуде.

      Я виделась с Романо Романи. Он совсем пропал. Дает уроки и полнедели проводит в Балтиморе, где сейчас живет Роза Понсель. У них была любовь, ну не знаю, в общем сейчас я еду туда, к нему, на четыре дня. Что и как меня не интересует, и пишу я это только Вам, потому что Вам любопытно будет узнать: Понсель больше не поет.

      Мне не удалось найти Фредерика Стара. Я познакомилась с сыном Багарози – помните? Давний мой агент. Уверяю Вас, скоро Вы получите от меня хорошие вести.

      Представляете, Джонсон сказал, что я должна петь «Баттерфляй» и Дездемону в «Отелло». Упаси Господи!! Я обернулась и сказала: «Простите? Наверное, я ослышалась, потому что предлагать мне «Баттерфляй» просто глупо, при моем-то росте». Но, увы, я все прекрасно расслышала! Лучше заткнуться и вообще ничего никогда не петь, чем петь вот это вот. Ведь правда.

      Потом он предложил мне выучить «Фиделио» по-английски – но я не хочу начинать с «Фиделио». И я права. Я надеюсь дебютировать, возможно, «Нормой», то есть тем, на чем я сделаю себе имя. Сделав себе имя, можно петь все что угодно. Но такое средненькое начало меня не устраивает. Скажите мне, права

51

Эдвард Джонсон, бывший тенор труппы, а в то время директор Метрополитен-оперы – прослушав юную Марию, он предложил ей петь «Фиделио» на английском и «Мадам Баттерфляй».

52

В то время Мария еще не сделала ни единой официальной записи – но, надо полагать, она обратилась в один из нью-йоркских магазинов, где голос можно было записать прямо на месте и выйти с готовой грампластинкой.

53

Андрес де Сегурола (1874–1952) бас, солист Метрополитен опера с 1901 по 1920 год, позднее – киноактер, импресарио и учитель пения.