Черное солнце. Арина Лежина

два потока. Два течения: с живой водой и с мертвой водой. На левой, живой, стороне всегда светит солнце и яркие блики играют на волнах, закручивающихся в маленькие веселые водоворотики. В воде плещутся мелкие рыбешки, в прибрежной осоке верещат жирные лягушки, на коричневых свечках камышей качаются лупоглазые стрекозы, сверкая бриллиантовыми крыльями. Дальше тянутся сочные луга, где мирно пасутся пятнистые коровы, скачут зайцы и роют норы полевые мыши.

      На мертвой же стороне вода почти стоячая, непрозрачная, как темное стекло, – только внимательно приглядевшись, можно заметить ее движение. По берегу тянутся кустарники, похожие на выбеленные временем скелеты, они простирают свои иссохшие, покрытые колючками руки почти до середины потока, а дальше начинаются бурелом и сумрачная чаща Сухого леса. Там растут ядовитые желтые грибы и шастает всякая нечисть: бесы, лярвы и упыри, можно наткнуться и на тоскливую тень покойника, умершего не своей смертью. Все они стремятся на живой берег, чтобы припасть к живой жизни. Сандра не раз бывала в этом лесу во снах, иногда с мужем, но они никогда не забредали далеко, потому что даже представить страшно, что там водится в глубине, в Черной чащобе. Все обитатели правого берега рвутся на свет – на левый берег, к живому человеческому теплу, но не всем удается…

      Выше по течению берега́ соединяет ветхий деревянный мост, по которому переходят с левого на правый души усопших, еще не научившиеся воспарять. Некоторые идут сами – совсем как люди. Других, которые не держатся на ногах, пригоняют погонщики душ. Подогнав души к мосту, погонщики разворачиваются и уходят – и души падают как подкошенные. Похожий на деревенского мужичка местный Харон в телогрейке и сбитой на правое ухо ушанке, матерясь, грузит души в свою плоскодонку, к которой приделаны деревянные же колесики, и тащит на веревке через мост, иногда по двое-трое. Попав на мертвую сторону, души неожиданно «оживают» и воспаряют, резво устремляясь в сторону зарослей, всегда в одном и том же направлении. Сандре всегда было интересно, куда они так спешат, но выяснить не хватало духу. Как-то раз на прогалине между деревьев ей встретились мавки, водившие хороводы. Кожа их была бледна до прозрачности, и сквозь нее виднелись небьющиеся сердца. Зеленые волосы волнами струились до колен. Была лунная ночь, и Сандра заметила, что мавки не отбрасывают тени. Движения их замедленные и синхронные, словно мавками движет единая воля. Мавки злые и мстительные: будешь тут мстительной, если тебя в младенчестве задушила родная мать… Сандру мавки словно и не заметили, глядели как сквозь нее, а вот мужа ее попытались схватить и утащить, но, поскольку двигались они медленно, словно во сне, удалось унести ноги.

      Сандра помнит, что, если свернуть по тропе направо, попадешь аккурат в деревеньку, где стоит их дача, – но не в ту, что в настоящей жизни, а в ту, что Сандра часто видит во сне: все дома там стоят без окон, без дверей и бревна покрыты зеленым мхом. Через деревню ездит автобус, совсем старый и ржавый, и Сандра знает, что лучше в него не садиться, потому что он привезет ее в Никуда. У автобуса есть начало маршрута, но