Три грани мизерикорда. Даниэль Дакар

баре отеля в ночь налёта лестиан на Волгу. Расплатиться, правда, не успел… и трахнуть не успел тоже. Там такое началось, что я до сих пор в толк не возьму: как мы все живы-то остались?

      Она помолчала и закончила с кривой усмешкой:

      – Простите, мне следовало рассказать вам всё до того, как мы пришли сюда. Да что там, я должна была отказаться от вашего приглашения, а ещё лучше – сделать так, чтобы оно вовсе не прозвучало. Поверьте, вы даже не заметили бы ничего. И не стояли бы сейчас перед выбором: быть вежливым или быть честным. Но Даша… ей до смерти хотелось поужинать с мужчиной, гибель которого она так долго оплакивала. Давно. Очень давно. В прошлой жизни. Я не смогла ей отказать. Ещё раз простите. И прощайте.

      Агата встала из-за стола и пошла к выходу из ресторана. Пошла, не оглядываясь, чтобы не видеть статуи, в которую превратился Алекс фон Строффе.

      Надежда Кондовая отвернулась от плиты, на которой собиралось вскипеть, но всё никак не вскипало какао. Растворимые напитки – чушь и профанация, какао надо варить! Женщина вздохнула, поправила выбившуюся из прически то ли светлую, то ли седую прядь и в упор посмотрела на сына.

      Варфоломей сгорбился у стола, вертя в пальцах ложечку. Вот ведь… весь из себя взрослый, самостоятельный, пилот, совладелец преуспевающего предприятия… а как припекло – к кому прибежал за полночь? Что ж, всё правильно, к кому и бежать…

      – Это очень хорошо, Варфоломей.

      – Что «хорошо»?! Видела бы ты, как она рыдала, еле успокоил! Сроду такого не было, она на моей памяти только раз всплакнула – когда старого рекна хоронили. И то, по-моему, больше за компанию с Ардо…

      – Хорошо, что Агата ещё может плакать. Я, признаться, боялась, что нет, слишком привыкла она носить всё в себе и быть сильной. Слёзы не признак слабости, но так считают далеко не все… и очень часто тому, кто не скрывает слёз, приходится выдерживать больший прессинг, чем тем, кто скрывает. А твою названую сестру прессовали по полной все кому не лень. И хорошо, кстати, что она, совершенно не умея строить отношения с мужчиной, всё сделала правильно. Инстинктивно, должно быть. Будь она моей дочерью, я бы гордилась.

      Платине хотелось вскочить и заорать. Очень хотелось. Невыносимо. Вместо этого он положил ложку на стол, подчеркнуто медленно поднялся на ноги и снял с плиты кастрюльку. Налил себе какао, снова уселся и только потом заговорил, изо всех сил стараясь не подпустить в голос яду.

      – Ты меня извини, мам. Я, конечно, понимаю, что у женщин есть женская логика, а у мужчин и вовсе никакой… только где ж ты в действиях Агаты «правильность» разглядела? Сама ведь повторяешь частенько: мужу-псу не выкладывай правду всю.

      Надежда вздохнула, подошла к сыну и ласково взъерошила волосы на затылке. В неё пошел парень, от отца разве что нос, а так – копия, не открестишься. Ещё бы рассуждать умел, но в одном двух не бывает, увы.

      – Видишь ли… Если Агата небезразлична Алексу фон Строффе, а он небезразличен ей, пусть даже просто как человек – ну не верю я в