Пиранья. Белая гвардия. Александр Бушков

три полицейские машины в яркой окраске – выполняя роль невода, способного уловить нечто непредвиденное. Мероприятие, на которое ехал Отец Нации, стояло на третьем месте по важности, и потому ликующих толп благодарного народа на улицах не наблюдалось, разве что на всем пути следования густо стояли полицейские в белоснежной форме, оранжевых беретах и перчатках, да жандармы, отличавшиеся от них черными беретами и парой дополнительных нашивок. Как и полагается бдительным стражам, они не ликовали, а стояли спиной к дороге, вертя головами, держа руки не за спиной, а ближе к оружию.

      Следом шпарили два громадных американских «дорожных крейсера», цивильных, без всякой раскраски, битком набитые до зубов вооруженными охранниками в штатском. Далее семь мотоциклистов в белоснежных шлемах, ехавшие журавлиным клином. И наконец, три одинаковых, как горошины из одного стручка, черных шестисотых «мерседеса», надраенных до немыслимого блеска так, что любой пекущийся о чистоте боцманюга повесился бы от зависти. В котором из них изволит восседать генералиссимус, окружающим, как обычно, неизвестно, потому что стекла затемнены до антрацитовой черноты. Прием старый, но не потерявший эффективности: если покушавшихся окажется мало, им ни за что не разобраться. Поди угадай в лихорадочном темпе…

      А по обеим сторонам мерседесовского «цуга» как раз и мчались джипы, и ни в одном из четырех не имелось хотя бы единственного чернокожего: сплошь белые, в пятнистом камуфляже с алыми армейскими погонами и в алых беретах. На каждом комбинезоне – полдюжины шевронов и нашивок с грозными эмблемами: львиная морда с кинжалом в зубах, скрещенные мечи, профили римских легионеров в шлемах с гребнями и прочие красивости, означавшие принадлежность к местному спецназу, круче которого, как полагается, только яйца, а выше него, естественно, только небо.

      Сущий интернационал, крамольно рассуждая про себя в отсутствие замполита.

      В двух джипах справа – Мазур со своими ореликами, в двух слева – Леон со своими. Про самого Леона, как и Мазур, удостоенного звания африканского полковника, точно известно, что он бельгиец, а вот что там стояло в пятой графе у его ребяток, не знал даже всезнающий Лаврик (сидевший тут же, аккурат за спиной Мазура). Просто по некоторым наблюдениям выходило, что воинство Леона, как обычно у белых наемников и бывает, собрано с бору по сосенке из доброй полудюжины европейских стран (и ручаться можно, в половине из них своих беспокойных граждан давненько разыскивает полиция за всякие интересные грешки). Англичанина Мазур вычислил точно, как и поляка (нет на земном шаре такого экзотического уголка, где бы не сыскался в том или ином качестве гордый лях), что до остальных, он и не собирался копаться в их родословной, приказа не имелось, мало кого всерьез интересовали такие подробности.

      Ага, вот именно так и обстояло. Рядом с водителем, держа наготове автоматы и бдительно зыркая по сторонам, сидел Кы Сы Мазур. Местные, правда, его знали, как Иванова, но здешнее полковничье звание он не сам себе присвоил в рамках очередной легенды, а законнейшим образом получил от Отца Нации, о чем имелся соответствующий приказ по армии на бланке с тисненными золотом затейливыми гербами и эмблемами, большими круглыми печатями, красной и синей, замысловатой подписью генералиссимуса Олонго, раскудрявленной на добрую четверть листа – Отец Нации считал, что его роспись должна быть крайне внушительной.

      В свободное время Мазур пару раз лениво прикидывал, отберут у него дома этот исторический указ или разрешат оставить на память. По всему выходило, что отберут, о чем он нисколечко не сожалел, не питая ни малейшей тяги к подобным сувенирам. Сейчас, конечно, думать о постороннем не следовало – его нынешняя служба являла собой не скучную синекуру, а самое настоящее боевое дежурство. Все было всерьез. Очень даже всерьез. На фоне всенародной любви и беззаветной преданности, о которых талдычили газеты и дикторы, порой промелькивали отдельные не типичные выродки, извращенцы этакие, докатившиеся в своей безбрежной гнусности до того, что без всяких угрызений совести поднимали руку на Отца Нации. Четыре покушения за два месяца – и свидетелем последнего Мазур, торчавший тут почти месяц, был самолично. Всякий раз с разгромным счетом выигрывала охрана, а генералиссимус не получил ни царапинки, но все равно, что-то многовато. Не расслабишься.

      Он бросил быстрый взгляд назад – там все было в порядке. В том же безукоризненном точном строю неслись еще четыре цивильных машины с телохранителями, в одной опущено правое переднее стекло, и оттуда с детской непосредственностью торчит ствол ручного пулемета. По здешним меркам – ничего особенного, привычная деталь пейзажа в данных конкретных условиях…

      Мигом отогнав все посторонние мысли, он подобрался еще бдительнее, насколько это было возможно. По обе стороны дороги потянулись огороженные колючкой на высоких кольях здоровенные постройки из рифленого железа, лабазы столичных купцов, перемежавшиеся недлинными, но густыми зарослями местного кустарника. Местечко даже поопаснее городских улиц, где за каждым окном, на каждой крыше может оказаться помянутый извращенец с пальцем на спусковом крючке. По обочинам и тут, разумеется, стоят полицейские с жандармами, но, как показывает богатый опыт превеликого множества покушений, это