Бриллианты с царской иконы. Ольга Баскова

по коридору, всем видом выражая негодование.

      А вскоре радостный Коля, которого лицейские товарищи обнимали у классной комнаты, был выпорот на их же глазах.

      Такое наказание в лицее применялось впервые. Но, как сказал директор, эти стены еще не видели столь дерзкого ученика.

      В тот же вечер Савин сбежал к бабушке с твердым намерением не возвращаться. Его выпороли на глазах друзей – и это было самым большим унижением в его жизни.

      Престарелая статс-дама, узнав обо всем, заметалась, как курица, за которой гонялся повар, заохала, заахала и распорядилась возвратить обратно обнаглевшего внука.

      Однако Коля проявил стойкость.

      – Отвезешь в лицей – убегу, – твердо заявил он, и старуха поняла, что мальчик не шутит и не угрожает.

      Она затрясла всеми своим родинками на обвислом подбородке и кивнула:

      – Хорошо, поживешь пока у меня. Когда приедет отец, мы решим, что с тобой делать.

      Герасим Сергеевич, услышав о позорном поступке сына, сначала отправился в лицей, где горбатый директор довольно недвусмысленно дал понять, что больше не хотел бы видеть в этих благословенных стенах такого воспитанника, и поручик Савин, приехав к матери, заперся с ней в комнате.

      Коля пытался подслушать, но из щели доносилось только шушуканье, напоминавшее шуршание камыша, и мальчик вернулся на диван, забрался с ногами на мягкую белую обивку и положил голову на спинку.

      Он решил настаивать на своем, пока его не заберут из лицея. Конечно, жалко было расставаться с друзьями, но смотреть на них после позорной экзекуции он тоже не мог. Нет, нет, ни за что он туда не вернется, даже если любимый папенька тоже пригрозит его выпороть.

      Когда бабушка и отец вернулись в гостиную, Коля сжался, готовясь выстрелить хлесткими фразами, но Герасим Сергеевич, усевшись рядом, неожиданно ласково потрепал сына по пшеничным волосам.

      – Ты не должен обижаться на директора, – сказал он мягко. – Так воспитывали спартанцев, и из них получались великолепные воины.

      – Я туда не вернусь. – Голос мальчика сорвался, и непрошеные слезы заструились из глаз. – Не вернусь, не вернусь.

      – Не вернешься, – вдруг поддержал его папенька. – Завтра я отправлюсь в Санкт-Петербург. Там тоже есть хороший лицей. Ты слышал, что знаменитый Царскосельский давно переведен в столицу? – Сын покачал головой, не выказывая радости. – Мой мальчик, ты должен получить хорошее образование. Это нужно прежде всего тебе.

      Коля прижался лбом к плечу отца, пахнувшему почему-то – а может, показалось? – еловой хвоей.

      – Да, я понимаю, – ответил он.

      – Вот и умница. – Герасим Сергеевич снова потрепал сына и встал. – Пока поживешь у бабушки.

      Коля не возражал. А через три дня его отвезли в Петербург, в новый лицей, в котором он проучился всего три года.

      Проклятая латынь и тут давала о себе знать, но покинуть лицей пришлось по другой причине.

      Коля так прикипел к театру, что уже не мог прожить