Бриллианты с царской иконы. Ольга Баскова

капитан. – Это совсем недалеко отсюда. – Он встал и ухмыльнулся, блеснув голливудской улыбкой. – Наведаюсь, скажу, что меня послал ты, и спрошу, нет ли у нее новостей.

      – Спроси, – кивнул майор. – Акула потребовала другие доказательства того, что у нас может быть преступление. В общем, ты действительно поможешь – ей и мне.

      Громов хлопнул в ладоши – от этого звука у Сергея заложило в ушах – и выбежал из кабинета.

      – Ненормальный, – усмехнулся майор, придвинул к себе папку со старым делом, которое никак не могли закрыть, и принялся читать в десятый раз показания свидетелей.

      Когда запиликал телефон, он с неудовольствием поднес его к уху, даже не взглянув на дисплей:

      – Слушаю.

      – Слушай, – послышался бас Громова. – У меня грустные новости. Киру эту нашу кто-то возле ее дома по голове ударил. Врач «Скорой» – ее вызвали прохожие – в нашу дежурку сообщил.

      Кулаки майора сжались сами собой.

      – Жива? – выдохнул он.

      – Жива, только без сознания, – пробурчал Димка. – Знаешь, возле ее дома такой парк небольшой. Сегодня день будний, так что народу там – раз, два – и обчелся. Короче, не сразу ее и нашли. Видимо, бандит выследил нашу красотку и расправился с ней. Мы с Буковым выезжаем…

      – Давайте, – напутствовал майор. – По приезде отзвонитесь.

      – Слушаюсь, – недовольно процедил Громов, словно во всем обвиняя Сергея, и отключился.

      Майор резко встал.

      – Посмотрим, как ты теперь не согласишься на эксгумацию, – бросил он и бодро зашагал в кабинет Акулы.

      Глава 5

Варшава, 1873 г.

      – Пан офицер, клянусь вам, это самая дорогая краска, которая была в Варшаве. – Маленький черномазый, похожий на грача, еврей Ицхак склонился перед корнетом в три погибели, держа руку на сильно бьющемся сердце.

      Как в эту минуту он проклинал себя за то, что жажда наживы оказалась сильнее благоразумия. И ведь предупреждали же: с Савиным шутки плохи. Он сам способен так пошутить, что позабудешь обо всем на свете.

      – Самая дорогая, говоришь? – Николай провел рукой по стене конюшни, которую недавно купил на крупный выигрыш и поручил Ицке, считавшемуся лучшим мастером, привести ее в порядок, прежде всего покрасить.

      Еврею были даны немалые деньги, а он, по-видимому, присвоил себе добрую часть, потому что купил краску, которая не сохла. Стоило провести по стене рукой – и краска оставалась на коже, желтела, зеленела – словом, сияла всеми цветами радуги.

      – Тогда что это? – Корнет поднес ладонь к испуганному лицу Ицки. – Это что?

      Худые плечи мастера задергались.

      – На базаре мне сказали, что это лучшая краска, – мямлил он. – Уверяю вас, пан офицер.

      – Значит, лучшая. – Николай вошел в стойло к любимому коню Вихрю.

      Тот, узнав хозяина, призывно заржал и положил морду ему на плечо.

      Поручик, пришедший с Савиным и еще двумя офицерами, чтобы посмотреть на конюшню, дотронулся до рукава мундира:

      – Смотрите,