Под флагом смерти. Пиратские хроники. Борис Воробьев

на голову возвышавшийся над остальными, одетый, как и все осужденные, в рубище, с колодками на руках.

      То был Штертебеккер. Его лицо, хранившее следы перенесенных страданий, было спокойным и отрешенным. Не замечая ни собравшейся толпы, со страхом и любопытством взиравшей на него, ни рокового помоста, он смотрел ярко-синими, не потерявшими живого блеска глазами поверх людских голов – словно видел нечто, открывшееся только ему. Он был вне охватившего площадь беспокойства.

      Расступившись, оцепление пропустило процессию внутрь своего кольца, где помощники палача, быстро и сноровисто разбив осужденных на группы, приготовились к экзекуции. Но прежде нужно было соблюсти формальности и зачитать приговор. Распорядитель казни подал условленный знак, и один из судейских чиновников, развернув свиток, стал зачитывать обвинение. Оно состояло из множества пунктов и было терпеливо выслушано как магистратом, так и собравшейся толпой.

      Наконец прозвучал и сам приговор: все семьдесят человек признавались государственными преступниками и присуждались к отсечению головы. И первым в списке был назван Штертебеккер.

      Помощники палача приблизились к нему, чтобы возвести на помост, где уже занял свое место известный всему Гамбургу палач Розенфельд, но Штертебеккер, отстранив помощников, громко обратился к сидевшему на почетном месте бургомистру:

      – Николаус Шокке! Я слышал о тебе как о добропорядочном христианине. Если это так, прояви милосердие и выполни мою последнюю просьбу. Ведь даже в Священном Писании сказано: снизойди к падшему.

      – Тебе ли рассуждать о Божеских заповедях, Клаус Штертебеккер, разбойник и душегуб! Ты давно заслужил того, к чему тебя приговорил наш справедливый суд, но я сегодня в хорошем настроении, потому что граждане Гамбурга отныне не будут стращать детей твоим именем, а посему принародно обещаю исполнить твою просьбу. Объяви ее нам.

      – Я не боюсь смерти, Николаус Шокке, но я вовлек в свое дело невинных людей и теперь хочу спасти хоть нескольких. Я побегу вдоль их строя после того, как мне отрубят голову, и ты, Николаус Шокке, помилуешь тех, мимо которых мне удастся пробежать!

      – Ты большой шутник, Клаус! Но не знаешь меры, поэтому я со спокойной душой принимаю твое предложение. Еще никто не бегал, будучи обезглавленным!

      Толпа, слышавшая этот диалог, все более наэлектризовывалась, напирала на солдат оцепления, и тем пришлось приложить немалые усилия, чтобы навести порядок.

      После этого, выполняя последнюю волю осужденного, его товарищей выстроили в длинную шеренгу вдоль помоста. Словно навсегда запечатлевая их, Штертебеккер обвел шеренгу долгим взглядом и опустился на колени у ее начала, низко склонив голову. Палач сошел с помоста, достал из-за пояса узкий, остро отточенный нож и одним движением отрезал длинные волосы Штертебеккера, оголив ему шею. Теперь она была открыта для удара.

      Толпа замерла, и в наступившей тишине страшно прозвучал хряск разрубаемых костей.