Контрафакт. Борис Штейн

сейчас примется зубоскалить. Что-то теплое шевелилось у него в груди: это были воспоминания – свежие, как неостывшие пирожки. Уют, тепло, вино, курево и податливые женские стати. Какое тут может быть зубоскальство! И Вадик сказал:

      – Да ладно!

      Но Лешка и не думал униматься.

      – Брату-то расскажи, как было! Брат, можно сказать, для тебя договорился, одел, снарядил, а ты молчишь, как неродной.

      – Да ладно тебе! – застеснялся Вадик, – ну, было…

      – Вот! – воскликнул Лешка. – Хорошо было-то? Хороша Аделаида?

      – Ну, хороша, – неохотно признался Вадик.

      – «Ой, мамочки!» говорила? – поинтересовался Лешка.

      – Что?! – Вадик прямо таки подавился дымом. – Да ты что, змей?! Ты тоже, что ли?

      – А что, – весело закричал Лешка, – ты, что ли, один живешь на свете!

      Вадик хотел было обидеться и уйти в себя со строгим видом. Но веселье Лешкино было так заразительно, что он не выдержал, сначала прыснул, а потом и засмеялся громко. Тут Лешка тоже засмеялся – еще громче. И они принялись дружно хохотать, два брата, два солдата, а теперь еще и «молочные братья», и Вадика вдруг пронзила мысль, что никого у него нет ближе Лешки на целом свете.

      Так весело и доехали до завода «Пиво-воды». Сторож открыл ворота, пропустил цистерну охотно, даже взял шутливо под козырек.

      – Здорово, Глебыч! – Крикнул Лешка и подрулил к неприметному подвальному люку. Люк был закрыт двумя деревянными створками, словно опрокинутое окно – ставнями. Лешка решительно откинул створки и, спрыгнув вниз, с неожиданной для его долговязой фигуры ловкостью, крикнул Вадику:

      – Залазь на бочку, открути крышку, прими шланг!

      В скором времени из недр подвала появился человек среднего роста, среднего возраста и средней внешности. На нем был немятый комбинезон зеленого цвета, из-под которого выглядывал нелинялый бежевый свитер с теплым высоким воротом, на руках – новенькие рабочие рукавицы, на голове – бейсболка под цвет комбинезона. Через люк ему подали шланг, конец которого он, в свою очередь, подал Вадику, и Вадик, сунув в горловину цистерны медный наконечник, приготовился держать его так долго, как потребуется.

      Потребовалось – долго. Руки затекли, но Вадик не сдавался и подмены не просил. У него вообще не было привычки сдаваться и просить подмены. Из цистерны поднимался одуряющий запах спирта.

      Солнце между тем поднялось довольно высоко и припекало, не встречая сопротивления. Закрутив «барашки» на крышке горловины, Вадик спустился с бочки – совершенно пьяный. Хотелось даже не курить, а есть и спать. Когда они тронулсь в путь, Лешка вынул из бардачка «тормозок»: хлеб, сало, соленые огурчики. И скомандовал: «Закуси!» Все у него было предусмотрено, у змея!

      Вадик поел и задремал в теплой зиловской кабине – да что там «задремал»! – заснул крепким сном, обмякнув на сиденье и склонив большую голову на худое Лешкино плечо.

      И ему ничего не снилось.

      К таможне подъехали к вечеру. Стремительные южные сумерки окутали дорогу, и шлагбаум, и дом