Я, депутат... Всенародный избранник. Александр Корчак

      Раннее утро, шикарные апартаменты. Полнейший кавардак: разбросаны отпечатанные листы бумаги, лозунги «Наш депутат – Ваш отец родной», «Голосуйте за…». Окурки на полу, на столе, в блюдцах. Ими полностью забиты все пепельницы. И везде, где только можно, – пустые бутылки. Да и даже где не можно, – из вазы, вместо положенных цветов, торчало горлышко пустой тары из-под «Столичной». Все было капитально замусорено, а если быть ближе к истине, то капитально засрано. В большой комнате, очевидно, гостиной, спят двое: молодой человек на диване, в хорошем, похоже не нашего производства, костюме, при галстуке, и совсем молоденькая женщина, также во всем, но нашего производства. Она спит в кресле, ноги вытянуты, покоятся на стуле, придвинутом к креслу. Возле кресла на полу валяется одна туфля, вторая почему-то находится на столе. Носок ее густо обмазан черной икрой. На столе напитки, закуска. На люстре висят шары, напоминающие презервативы, на которых губной помадой выписано: «I lafe Youj, Elvira». В этой короткой фразе сделаны по крайней мере три грамматические ошибки. Очевидно, тот, кто это создал, не в ладах с иностранным языком.

      Из спальной комнаты, дверь которой чуть приоткрыта, слышен молодецкий храп, периодически прерываемый стоном во сне, иногда переходящим в мучительный крик: «Маша, Машенька, прости, я… я…» И опять храп. Молодой человек заворочался на диване, что-то недовольно буркнув, повернулся лицом к спинке дивана, накрыв подушкой голову, из-под которой слышно:

      – Надоело все, как не знаю что. Быстрее бы все это закончилось.

      Проснулась и женщина. Она потянулась, недоуменно огляделась. По всему видно, что она не совсем понимает, где находится. Повернулась на другой бок. Опять закрыла глаза и, очевидно, уже во сне вскрикнула:

      – Отстань же ты от меня, толстожопый дурак!

      Из спальной комнаты опять послышался крик:

      – Маша, Маша, ну, зачем же так! Я ведь не хотел.

      И опять раздается храп. Молодой человек вздрогнул, повернулся на диване, затем отбросил подушку и с ненавистью воскликнул:

      – Черт бы вас всех подрал! Алексей Иванович! Ну, сколько можно? Когда же вы, наконец, угомонитесь?

      Голос из спальни (по-деловому):

      – Вы ко мне? Войдите.

      Вновь слышен храп. Молодой человек поднялся, сел на диване и, тяжело вздохнув, недовольно пробурчал себе под нос:

      – Какого черта я здесь делаю? Будет этому конец или нет?

      Женщина опять открыла глаза, некоторое время рассматривала его, а затем с удивлением произнесла:

      – Олежек! А ты что здесь делаешь?

      Молодой человек поднял голову, злобно посмотрел на нее, проворчал:

      – Какой я тебе Олежек, меня Марком Семеновичем зовут.

      Женщина ничуть не огорчилась его реакцией и довольно игриво отреагировала на недовольный тон:

      – Да? Вот так?… Да ладно, все равно одно и то же – мальчишки, мужичишки. Меня, кстати, если ты не помнишь, Эльвирой зовут. Лучше принеси фужерчик водички.

      Марк Семенович, посмотрев на нее исподлобья, совсем не дружелюбно проворчал:

      – Может быть, тебе еще и фужерчик водочки подать?! – И совсем тихо: – Задрыга!

      Он долго смотрит в сторону стола, что-то бормоча про себя, и затем, вопросительно взглянув на нее, спросил:

      – Послушай, а что твой башмак в блюде с рыбой делает?

      Она тоже посмотрела на стол и удивилась не меньше Марка Семеновича.

      – Да, действительно, чего это он туда забрался? – Наморщив лобик, она задумалась, вдруг вспомнив, оживленно заговорила: – Ааа, вспомнила, ну как же, вчера из него папик шампанское пил, а закусывал икорочкой с носка туфли. – После чего совсем тихо произнесла: – Дурак толстожопый, туфлю зачем-то икрой уделал.

      Марк Семенович встал с дивана, стал раздраженно расхаживать по комнате. Затем остановился напротив нее, строго спросил:

      – Ты хоть помнишь, что вчера из Сибири с нами прилетела?

      Эльвира широко заулыбалась, очевидно, вспоминая приятные перипетии вчерашнего дня.

      – Догадываюсь, дурашечка, твой толстый папик обещал мне место секретаря у себя. – Она обвела комнату взглядом и добавила: – А что, просторно и хорошо обставлено, я в принципе согласна, мне здесь нравится.

      Марк Сергеевич тяжело вздохнул, осуждающе помотал головой, опять посмотрел на нее недобро.

      – Ты вообще-то в своем уме, голуба?

      – Знаешь, по-моему, не совсем, – задвигалась на кресле Эльвира, приложила руку ко лбу, изобразила страдальческое выражение на лице. – Может, дашь чего-нибудь выпить, а то действительно как-то не по себе.

      Марк Семенович тяжело вздохнул, нехотя подошел к столу, налил полстакана водки, и, показав, спросил:

      – Так хватит?

      Эльвира махнула рукой.

      – Можно было бы и побольше, да ладно, потом, если надо будет, повторим.

      Марк Семенович опять помотал головой:

      – Ну, ты и даешь, – протянул ей стакан вместе