Отважный муж в минуты страха. Святослав Тараховский

с ногой, господин Сташевский? – неожиданно спросил Макки. – Я помню, вы не хромали.

      «Клюнул! – возликовал про себя Саша. – Подставил губу под крючок!»

      – Большой теннис, – вслух вздохнул он. – Я жертва любимой игры.

      – Вы играете в теннис?

      «Не так уж он хитер, – подумал Сташевский. – Классно я вывел его на тему. Теперь он должен предложить мне сыграть».

      – Я фанат, – сказал он. – Играю трижды в неделю, но зверское желание ударить ракеткой по мячу испытываю постоянно.

      – Господин Сташевский, послушайте, я думаю, повезло и вам, и мне. Я тоже обожаю теннис, я страдаю от отсутствия партнера; в нашем посольстве теперь одни муллы, которые играют в другие игры. Вот я спрашиваю: почему бы нам – когда пройдет ваша нога – не сгонять пару сетов? Или вы боитесь шайтана КГБ?

      – Конечно, боюсь. Поэтому и думаю: почему бы не сгонять?

      Оба снова засмеялись.

      «Кто придумал, что Восток – дело тонкое?», – подумал Саша.

      «Хромает то на правую, то на левую ногу, – подумал Макки. – Так не бывает».

      9

      Сошлись на корте стадиона в Лужниках, в Теннисном городке.

      Макки играл неплохо, но гораздо хуже Саши, чья баскетбольная хватка, стрелковая меткость и прочие природные таланты распространялись и на теннис. Он опережал иранца по скорости и соображению, быстрее бегал и лучше предугадывал игру, точнее бил по мячу и сильнее подавал. Весь в белом, словно на кортах Уимблдона, черноволосый и смуглый Аббас, что было сил, старался ему противостоять, в восклицаниях своих то призывал в помощь аллаха, то проклинал шайтана, героически проигрывал, но, и это было заметно, получал от такого тенниса и такого сильного партнера истинное удовольствие.

      И Саша был в восторге. Не потому, что побеждал Макки и выполнял задание Альберта, об этом, едва выйдя на корт, он позабыл – как обычно, едва замахнувшись ракеткой, забывал всю прочую, существовавшую вне тенниса проблемную жизнь. А потому, что упруг был корт, прекрасен день, чисто небо и свеж ветерок, поднимавший моментами легкую бодрящую поземку с песчаного покрытия площадки. Потому что сочно била по мячу его немецкая ракетка «Фелькль», купленная через знакомых у члена сборной Союза Константина Пугаева, потому что на соседних кортах играли и смеялись красивые веселые люди, для которых, как и для него, теннис означал молодость и отсутствие смерти.

      Игра шла слишком для него успешно; кольнула мысль, что прибивать иранца всухую не стоит, что ради общего хорошего настроения следует слегка расслабиться и проиграть Аббасу пару-тройку геймов. Сделать это следовало тонко, чтобы иранец ничего не заметил; Саша раза три пробил в аут и в сетку, но тотчас был уличен. «Не надо меня жалеть, господин Сташевский! – прокричал с другой стороны корта Макки. – У вас это плохо получается!» «Он прав, – подумал Саша, – поддаваться надо уметь, я не умею».

      За два часа под солнцем было сыграно три сета с одинаковым результатом, но дело было не в счете. Пело тело и распахивалась душа, как