Книга 5. Харон. Алексей Владимирович Галушкин

очень интересно, ведь я являлся первооткрывателем нового старого, вернее, даже древнего нового мира.

      Вот только опасно это все конечно. Но я же в рамках разумного, да и пока что выходил сухим из самых скверных «подмоченных» ситуаций.

      Чего мне не хватало? Наверное, трех вещей: Солнца, общения (с сородичами) и понимания кто я и зачем здесь оказался. И пусть последний пункт был исключительно надуманным, причем лично мной, то первые два являлись вполне себе реальными и серьезно давили мне не только на психику, но и физически сказывались на организме. Вдвойне плохо это, когда тебя изнутри и снаружи прессуют, и отделаться от этого никак нельзя, как и забыть не получается.

      Именно поэтому, как только я закрывал глаза, то вместо темноты видел что-то вроде заката в желто-розовых тонах и голос с небес, откуда-то из-за облаков общался со мной. В целом все это было прекрасно, почти сюжет ветхозаветной истории какой-то. Мне все это очень даже теперь уже нравилось, и я даже практически с утра ждал тот момент, когда снова увижу этот «райский» уголок.

      Но все же умом я еще пока не тронулся и понимал, что слишком давно мотался один одинешенек в дальних уголках безбрежного космоса и что вряд ли это совсем не повлияло на мою психику. Только как ее теперь восстанавливать, вот в чем вопрос. Отринуть картины заката или не общаться с небесами? Ну да, звучит и так, и так, так себе.

      Согласитесь, что если со мной реально Высший Разум общался? Чем я не монах собственно? Говорят, монахи специально в скиты именно за этим удаляются, чтобы голоса слышать. А у меня все так красиво само-собой как-то сложилось…

      Здесь вам и скит, и одиночество полное и безраздельное. Но с другой стороны, я же ученый был, а «таких не берут в космонавты! Спэйсмэн, спэйсмэн! Мир!»², ну и в монахи тоже.

      Но раз я все-таки ученым был, значит во всякую такую ерунду, как говорят мои собратья ученые соратники, верить не должен был в принципе. Верить – это вообще категория не научная. Это для темных и дремучих неучей. Но так и я не на столько прожженный ученый все-таки, чтобы совсем не верить. Я и в мистику любил даже периодически вдаваться. Но это все временами случалось, жизнь же – это теория больших циклов, так сказал наш великий соотечественник экономист Николай Дмитриевич Кондратьев.

      Так вот, когда ученый медик во мне пересиливал лекаря мистика, я начинал самолечение. Вообще, в психиатрии я слабо разбирался и книг, чтобы почитать и повысить свои дилетантские познания у меня с собой не было, не заказали инженеры почему-то. Наверное, полагали, раз тебя отобрали в космонавты, то это уже априори значит, что ты не псих. Зато они кучу фильмов закачали, в том числе и ужастики всякие. Вопрос у меня к ним – зачем здесь вообще ужастики нужны?! Тут и так без них ужасно. Но я не о том, пара фильмов из психологических ужастиков была про психушки. И потому мои базовые познания в психиатрии базировались на том, что я увидел в этих фильмах. А еще я про экзорцизм фильмец посмотрел.

      Короче говоря, теперь в моих действиях наблюдался разброд и шатания между полярными теориями. А ведь для победы, как известно, должна быть одна четкая цель и один план действий.

      Цель моя была одна – выжить. Хотя – выживание, это не цель для человека, а базовая задача любого биологического организма на отведенной ему территории и отрезке времени.

      Но ведь человек себя всегда выше обычных бестолковых организмов ассоциировал, именно потому, что у него была не просто эта базовая цель, а миссия самосовершенствования и совершенствования мира. Это не я – это писатель Максим Горький сказал, что «в совершенствовании человека – смысл жизни», «в красоте и силе стремления к целям, и нужно, чтобы каждый момент бытия имел свою высокую цель»³. Правда если взглянуть на историю человечества, это совершенствование разве где и просматривается, так только в технике, а вот в духовном плане не очень, скорее даже наблюдается некий регресс, причем в прямо пропорциональной, достаточно интенсивной зависимости к развитию технологий и увеличению численности народонаселения. Но это все для Земли актуально.

      Я же теперь был в каком-то своем вакуумном мире. Точнее, мир был чужой, еще точнее – чуждый мне, а если уж совсем точно-точно – это я для него был и чужой, и чуждый. Но ведь мир не выбирают, по крайней мере я.

      Нет, вовсе нет – никогда раньше я не был фаталистом, как это Лермонтов описывал. Да и сейчас противился этому, хотя все события свидетельствовали в пользу теории нашего великого поэта. Но лично мне в корне эта его теория не нравилась. Объясню почему. Не привык я отдавать все решения все на волю волн и течения. Я предпочитаю крепко держать штурвал и двигаться своим курсом.

      И еще кое-что я заметил. Улетев очень далеко от Земли, от родного дома, на кучу миллиардов километров, я оказался в ином мире. Обычно говорят, что в иной мир уходят после жизни. У меня это случилось при жизни наяву. Но дело даже не в этом. Я неоднократно рассказывал, что мне стало сложно различать между собой реальность, сны и видения. И чем дольше я здесь находился, тем все труднее становилось мне возвращаться в реальность, ту реальность, что была вроде бы физической, настоящей физически, а не физически виртуальной, придуманной или еще какой-то