Ощупью в полдень. Георгий Вайнер

что так и не начал сегодня новую жизнь и прошедший день был похож на десятки других. Об этом он вспомнит только утром. Но завтра об этом будет некогда думать. Завтра дело будет в разгаре. О новой жизни придется подумать, когда дело закончится и наступит пауза. Но тогда позвонит Шарапов, как позвонил вчера:

      – Стас, женщину убили во Владыкине…

      Тихонов поднялся до четвертого этажа, остановился, вынул из кармана записочку «5 этаж, квартира 12». Все, надо идти. Он повернул на последний марш и увидел, что дверь в квартиру отворена. Стас вошел в прихожую. Здесь стояли тихие заплаканные люди. Значит, опоздал. И впервые Тихонову стало легче от того, что кто-то его опередил. Полный мужчина негромко говорил по телефону, иногда голос его срывался на визг:

      – Это же не люди, а бюрократы, я вам говорю! Это же что-то невозможное! Я же сказал, чтобы автобус послали в морг! – Он с маху брякнул трубку на рычаг и повернулся к Тихонову: – Здравствуйте. Арон Скорый, заведующий редакцией. Иначе говоря, заместитель главного редактора по хозяйственной части. Ах, какое горе! Кто бы мог подумать! Вы, если не ошибаюсь, Константин Михайлович?

      – Нет. Я, наоборот, Станислав Павлович. Но это не имеет значения.

      – Видит Бог, что да, не имеет. Перед горем все равны. Да-да-да.

      «Вот привязался Скорый-Почтовый-Пассажирский, – с досадой подумал Стас. – А кто же это Константин Михайлович? Она вроде незамужняя…»

      – Простите. – Он отодвинул расстроенного толстяка и вошел в комнату.

      Седая женщина в черной косынке сидела в углу на диване. Взгляд ее совершенно остекленел. Она не плакала, а только тихонечко раскачивалась и повторяла беспрерывно:

      – Донюшка моя, донюшка, за что же ты меня так? Таточка моя нежная, за что же ты? Что мне жить без тебя? Донюшка моя, донюшка…

      Рядом, обняв ее за плечи, сидела девушка с опухшими красными глазами и говорила:

      – Ну, мамочка, дорогая, перестань! Перестань, мамочка…

      Женщина все время раскачивалась:

      – Донюшка моя светлая, солнышко мое, Таточка, убили меня вместе с тобой, Таточка…

      Стас осторожно прошел к окну. Вдруг женщина подняла голову и увидела Тихонова:

      – Вы с работы Таточкиной?

      Стас немного растерялся, неожиданно остро почувствовал свою неуместность здесь и сказал угрюмо:

      – Я из милиции.

      Женщина смотрела на него долго, внимательно, и Стасу стало нестерпимо страшно – такое чудовищное страдание было в этих набрякших выцветших глазах.

      – Подойди, сынок, – сказала женщина вдруг охрипшим голосом.

      Стас подошел.

      – Наклонись.

      Стас нагнулся, она провела ледяной ладонью по его лбу, и он сразу вспомнил, как ночью прикоснулся рукой к уже окоченевшему лицу Татьяны.

      – Дочку мою, Таточку, убили, – сказала женщина тихо. И тут что-то хрустнуло в ней, и она в голос, от всего рвущегося сердца закричала: – Уби-и-ли-и! Донюшку мою! Кровиночку мою родную!

      Девушка