Лань в чаще. Книга 2: Дракон Битвы. Елизавета Дворецкая

любопытством ждал, долго ли она так промолчит. Неужели до Золотого озера? Неужели они так и расстанутся, ничего друг о друге не узнав? Иногда девушка словно бы порывалась что-то сказать, но сразу передумывала, будто испугавшись, когда встречала его внимательный, ожидающий взгляд. Он подозревал, что не всегда она так молчалива и в привычных условиях охотно делится мыслями, но сейчас боится сказать лишнее.

      – Это так странно… – как-то начала она, но тут же замолчала, словно посчитала свою речь неуместной.

      – Что – странно? – невозмутимо спросил Торвард и лишь бегло глянул на нее, чтобы не выдать своего любопытства.

      – Что я… Что мы все время одни. Целый день, с утра и до ночи. День за днем – и никто нас не видит, только лес. Ты когда-нибудь бывал один так долго?

      – Нет. Никогда.

      Торвард подумал при этом сразу о нескольких вещах. Во-первых, этим замечанием она еще раз выдала свое положение, хотя оно и так ясно. Только знатная девушка никогда не остается одна, будучи всегда окружена домочадцами, служанками, гостями, подругами… А во-вторых, что она права и он сам ощущал какое-то глубинное недоумение, второй день подряд встречая взгляд только одной пары глаз, а не десятков, всегда, везде, куда ни повернет голову. Он и сам привык день и ночь быть среди дружины: дома и в походе, на суше и в море, под крышей или в лесу. Он не осознавал одиночества только из-за того, что слишком привык быть в толпе, и сам Аскефьорд, живое продолжение его самого, в его мыслях был с ним здесь.

      – А твои знают, где ты? – задал он вопрос, который продолжал его мысли об Аскефьорде.

      – Нет, – ответила девушка. – Никто не знает. Ни один человек…

      Она произнесла это так задумчиво-отстраненно, что Торвард понял: эти неведомые «свои» ушли очень далеко от нее не только по расстоянию, но и в мыслях. Ей было, может быть, вовсе и не к кому стремиться. Ему стало жаль ее, у которой нет своего Аскефьорда, захотелось помочь ей, исправить ее чувство одиночества – такая девушка заслуживает лучшей участи. Но для этого нужно знать, кто она и в чем ее сложности. Судя по ее ухоженному виду и хорошей одежде, желающие позаботиться о ней имелись; другое дело, хотела ли она доверить этим таинственным лицам заботу о себе? По всему выходило, что нет. Тут и камень изводился бы от любопытства, но девушка молчала, и на ее лице не отражалось желания рассказывать. Это было странно: всякая женщина любит поговорить, тем более когда с ней такое приключается. А эта молчит. Раньше Торвард считал всех сдержанных людей умными, но, несколько раз ошибившись, понял, что молчаливость может быть не только признаком умной сдержанности, но и следствием глупости, которой просто нечего сказать. Но здесь был явно не тот случай. Она слишком быстро находила ответ, слишком хорошо понимала его и не испытывала ни малейших затруднений при выражении своих мыслей. Просто ей было о чем подумать – иначе она не оказалась бы тут совсем одна, – а ему она не доверяла. Это он тоже понимал и