Грязная война. Доминик Сильвен

любители устроить заварушку, спокойно сидят на перилах. Твоя репутация им известна, ты – храбрец, какого не всякому повезет встретить. Так они мне сказали, когда мы пускали косяк по кругу. Представляешь картину? Легавый курит со шпаной, ты бы неплохо заработал на этой истории.

      Жаль, что ты умер, а то написал бы про это.

      Янке уважительно помалкивают, не торопятся кричать про всякое колдовство. Даже они в это не верят. Знают: то, за что тебя убили, к дьяволу никакого касательства не имеет. А сюда пришли, чтоб разузнать побольше. И знаешь что? Я с ними согласен.

      Кругом только о тебе и говорят. Но лишь я один могу тебя слышать и высказать то, что у меня на душе. Обычно про разговоры с мертвецами болтают старые дураки, но сегодня все по-другому, у меня в голове будто открылась какая-то дверь. Жалко, что я уже слышал притчу, которую ты мне хочешь рассказать. Меня мутит от травки, а твоя болтовня в башке просто не утихает…

      Это притча о халифе, к которому прибежал перепуганный визирь. На базаре ему повстречалась Смерть. Высокая тощая женщина в красном покрывале взглянула на него так странно, что у того все похолодело внутри. Он умоляет халифа дать ему лучшего коня, чтобы бежать далеко-далеко, в Самарканд. Халиф любил своего визиря, он разрешил ему взять лучшего скакуна, и визирь помчался во весь опор: он рассчитывал прибыть в Самарканд еще засветло…

      Твой поезд подходит. Вагоны останавливаются со скрипом. Пассажиры из Киншасы не могут выйти на перрон, переполненный скорбящими. Начальник станции просит толпу расступиться. Янке тоже берутся за дело, кричат “тупым баранам”, чтобы посторонились.

      Служащие похоронной конторы вытаскивают тебя из вагона, твои двоюродные братья и я беремся за ручки гроба. Поднимаем его на плечи – а ты, оказывается, легче, чем я думал. Рыдают женщины. Тебе ведь нравится такое внимание, правда? Я точно знаю, можешь не рассказывать сказки. Или нет, продолжай ту, которую начал. Я ее наизусть помню, но мне так приятно слышать твой голос, и я наконец пойму, что ты хочешь мне сказать…

      Взволнованный халиф переодевается купцом и идет на базар искать Смерть. И вот он видит ее. Она в точности такова, как описал визирь: высокая, худая, лицо наполовину скрыто красным покрывалом, бродит себе как ни в чем не бывало. Халиф подходит. Смерть тут же склоняется перед ним.

      – Я хочу спросить у тебя кое-что, – тихо произносит халиф.

      – Слушаю тебя.

      – Мой визирь еще молод и полон сил, он хорош на службе и, возможно, честен. Почему утром на базаре ты его напугала?..

      Мы ставим твой гроб в джип, припаркованный у вокзала. На ветровом стекле по обычаю прикреплен пальмовый лист. Я вижу папашу Бонда и его музыкантов. Твой любимый певец привел с собой мать, главную плакальщицу страны, в роскошной белой накидке, лицо торжественное, как положено в такие дни. Вождь деревни бродит вокруг да около, не знает, как подступиться к столь важной даме. Госпожа Бонда будет по тебе плакать, ты хоть понимаешь, какая честь тебе выпала? Последний раз я слышал ее плач на похоронах министра. Какая привилегия, приятель!

      Джип медленно катит к дому твоих родителей, мы идем следом, наши ботинки побелели от пыли. На рассвете апрельский дождь яростно молотил по крышам, но к тебе он явно благоволит. Тучи растаяли, земля высохла, воздух прозрачен, как и положено в ясный день. Ты шествуешь по обновленному миру, брат, хотел бы я одолжить тебе свои глаза.

      Процессия прибывает на место, мы вносим тебя в старый дом. Махая лопастями, как пальма листьями, вентилятор перемешивает воздух, пропитанный запахом рагу и риса. Женщины всю ночь готовили, я помогал, потому и знаю, хоть и был пьян. Заходил в бакалею старой Наоми. Зубы она растеряла, зато соображает отлично; хотела мне лавочку свою продать. Но мне только пальмового вина нужно было. Терпкое, цвета разбавленных сливок, я думал, что уже забыл вкус этого кислого пойла.

      Мы ставим тебя на циновку. Вождь произносит речь. Пытается рассказать про твои заслуги, но сбивается на забавные случаи. Какой-то янке хихикает, толкая локтем приятелей. Все облегченно вздыхают, когда нудные разглагольствования заканчиваются, а госпожа Бонда разводит руки и начинает похоронный плач. Ее помощницы льют горячие реки слез по тебе, словно знали тебя тысячу лет. Одна из плакальщиц красивая и молоденькая, хотел бы я одолжить тебе свою кожу, чтобы ты мог прикоснуться к ней.

      Я перехожу от одной группы к другой, прислушиваюсь. Тебе поют дифирамбы, для них ты герой. Погибший за свободу. У меня другое мнение, но я не вмешиваюсь. Вместо этого слушаю конец твоей надоевшей сказки.

      Удивленная Смерть ответила:

      – Халифу я вовсе не собиралась его пугать. Мы с твоим визирем столкнулись в толпе. И я посмотрела на него не с угрозой, а лишь с удивлением.

      – Почему?

      – Потому что не ожидала его тут встретить… У меня свидание с ним завтрашней ночью, в Самарканде…

      Самарканд, Самарканд. Забудь Самарканд, Норбер. Ты ведь хочешь сказать, что этот визирь дурак? Но ты сам безумец, приятель. Тебе нужно было бежать без оглядки.