Ясень и яблоня. Книга 1: Ярость ночи. Елизавета Дворецкая

голосом спросила она, но ее негодующий взгляд встретился с веселым, блестящим взглядом темных глаз, ничуть не смущенных. А упрекнуть его вслух означало бы признать, что его неуместные поползновения достигают своей цели!

      – Дети Торгъёрда были Тордьярв Сокрушитель, Тормунд Отважный и сестра их Гленхильд Белорукая…

      Сорок поколений своих предков Торвард знал на память. Иначе нельзя: знание своего рода дает право требовать наследство. Перечисляя их, он все же отчасти устыдился перед предками своего легкомыслия и стал держаться строже. Эрхина вздохнула с облегчением: она никак не ждала таких сложностей от этой беседы, самой простой части обряда! Ничего из им сказанного для нее не являлось новостью, и это подкрепило ее уверенность – она опять чувствовала себя Богиней, милостивой и всеведающей.

      Конечно, она не могла помнить наизусть всех конунгов, ведших свой род от восемнадцати сыновей Харабаны Старого. В те дни, пока фьялли ждали встречи с ней, она слушала предания о потомках Торгъёрда Принесенного Морем, и все это еще было свежо в ее памяти.

      Но оставалось кое-что, чего не знали даже туальские певцы, хранившие в памяти все предания Морского Пути.

      – Хотелось бы мне узнать: как кончил свой путь по земле твой отец, Торбранд сын Тородда? – задала она вопрос, когда имена тридцати девяти предков были названы.

      Это означало, что пора переходить к главной цели этой встречи. Прежде чем новый конунг будет введен в храм, Богиня ушами своей верховной жрицы должна услышать, как окончил свой жизненный путь прежний. Каждый из наследников приезжал сюда с песней о смерти своего предшественника, а певцы-хранители Аблах-Брега запоминали ее и передавали дальше. Их жило здесь несколько десятков, и все вместе они составляли неповторимую, огромную, хранимую только в человеческой памяти летопись королевских родов Морского Пути и островов.

      Для исполнения песни Торвард привез с собой Флитира, сына Альвора Светлобрового из усадьбы Горный Вереск, носившего прозвище Певец, потому что он обладал самым звучным и красивым голосом в Аскефьорде. Флитир, в свою очередь, привез с собой арфу: особую, только для самых торжественных случаев, уладской работы, украшенную узорами из золотой проволоки, врезанной в дерево. Песня, которую ему предстояло спеть, была совсем еще новой, и до того она звучала только два раза: в первый раз над курганом Торбранда конунга при погребении, второй раз – в гриднице Аскегорда, когда сам Торвард узнал, как погиб его отец. Складывали ее Эрнольв Одноглазый и один из слэттов, Скельвир Медвежий Дух, – очевидцы тех событий.

      Флитиру поставили резную скамью возле очага, перед кипящим котлом, и он начал рассказывать, трогая пальцами струны арфы, словно проверяя, готовы ли они:

      – Конунга звали Торбранд сын Тородда. Он много воевал на Квиттинге и принуждал квиттов платить ему дань. Другого конунга звали Хеймир, он правил в Слэттенланде. Сын его звался Хельги, и он сильно досадовал, что Торбранд конунг собирает с квиттов такую большую