Ты знала. Эшли Одрейн

просыпалась. Обычно я была глубоко погружена в процесс – и физически, и эмоционально находилась в другом мире. У меня вошло в привычку давать ей поплакать. «Вот только допишу страницу», – обещала я себе, надевая наушники. Часто одна страница превращалась в две, а то и больше; случалось, я писала еще целый час. Когда Вайолет уже заходилась от крика, я закрывала ноутбук и спешила к ней, словно только что услышала ее плач. Привет! Ты уже проснулась! Ну-ка, иди к мамочке! Не знаю, для кого я разыгрывала это представление. Изнывая от угрызений совести, я пыталась ее успокоить, а она меня отталкивала. Трудно винить ее за то, что она меня отвергала.

      Однажды ты вернулся с работы пораньше.

      Я не слышала, как ты пришел: Вайолет кричала, а у меня в наушниках играла музыка. Когда ты резко повернул мое кресло, я чуть в обморок не упала. Ты ворвался в детскую, будто там пожар. Затаив дыхание я слушала, как ты ее успокаиваешь. Она билась в истерике.

      – Прости, прости меня, – твердил ты, прося прощения за то, что именно я стала ее матерью.

      Ты не вынес ее из детской. Я сидела на полу в коридоре, понимая: наши отношения уже не будут прежними. Я предала твое доверие и подтвердила все твои сомнения.

      Когда я наконец вошла к вам, ты укачивал ее в кресле-качалке, закрыв глаза и запрокинув голову. Она грызла соску и икала.

      Я приблизилась, чтобы взять ее, но ты предостерегающе поднял руку.

      – Какого черта ты себе позволяешь?

      Оправдываться не имело смысла. Я ни разу не видела тебя в такой ярости.

      Я спряталась в ду́ше и плакала, пока вода в бойлере не остыла.

      Когда я вышла, ты жарил яичницу, а Вайолет сидела у тебя на бедре.

      – Она просыпается каждый день ровно в три. Я вернулся без пятнадцати пять.

      Я смотрела, как ты скребешь лопаткой по сковороде.

      – Из-за тебя она плакала час и сорок пять минут.

      Я не находила сил поднять взгляд.

      – Так происходит каждый день?

      – Нет, – твердо ответила я, будто это могло сохранить мое достоинство.

      Мы по-прежнему не смотрели друг другу в глаза. Вайолет заволновалась.

      – Она хочет есть. Покорми ее.

      Ты передал ее мне. Я выполнила твой приказ.

      Вечером, в постели, ты отвернулся от меня и произнес, глядя в окно:

      – Что с тобой не так?

      – Не знаю. Прости.

      – Тебе нужно поговорить с доктором.

      – Поговорю.

      – Я за тебя беспокоюсь.

      – Не о чем волноваться.

      Я никогда не причиню ей вред, не подвергну опасности.

      Спустя годы, когда Вайолет уже нормально спала по ночам, я все равно просыпалась – мне чудился ее плач. Схватившись за сердце, я вспоминала, что натворила. Угрызения совести и необъяснимое удовлетворение от того, что я ее игнорирую. Возбуждение, с которым я писала под смесь музыки и рыданий. Как быстро заполнялись страницы, как трепетало сердце, как стыдно было, когда ты меня разоблачил.

      Глава