Анхен и Мари. Прима-балерина. Станислава Бер

всё хорошо начиналась!

      Театр начинается с выстрела

      Господин Самолётов пришёл намедни на службу, не снимая пальто, подошёл к Анхен и протянул ей три желтоватые картонки.

      – Вот, – сказал он без вступлений, загадочно улыбаясь.

      – Что вот?

      Она удивилась краткости обычно словоохотливого коллеги, но картонки взяла. Повертела их в руках и, пожав плечами, вопросительно посмотрела на чиновника сыскной полиции с модным пробором.

      – Билеты, – всё также лаконично ответил Иван Филаретович.

      Обычно печальные библейские глаза молодого человека излучали неподдельный восторг.

      – Ну, билеты. Дальше что? Или слова Вы все на допросах растеряли? – сказала Анхен, с вызовом приподняв левую бровь.

      – Ой, ради Бога, извините меня! Mon Dieu! Ошалел от радости, чушь несу несусветную, – опомнился он.

      Господин Самолётов долгое время жил во Франции и сыпал французскими словечками надо и не надо. Наконец, он собрался, откашлялся в сторону, по-офицерски вытянулся в струнку и, склонив голову на бок, торжественно изрек:

      – Любезная Анна Николаевна, не соблаговолите ли Вы с сестрой составить мне компанию при посещении Императорского Мариинского театра завтра вечером?

      Анхен, естественно, давно поняла, в чём дело, но минуту на раздумье взяла. Ну, не сразу же отвечать кавалеру согласием? Это неприлично, в конце концов.

      – Соблаговолим, – ответила она кокетливо.

      Пухлые губы молодого человека растянулись в счастливой улыбке.

      – Merci!

      Мари же запрыгала от радости, когда дома Анхен ей сообщила о приглашении.

      – Проломишь пол, сестра моя, ведь весу в тебе много, – заметила она.

      Ещё в детстве Анна Николаевна Ростоцкая решила, что поэтическое сложение звучит намного интереснее прозаического, поэтому в речи использовала такую форму изложения мыслей. Сначала это удивляло окружающих, но со временем все привыкли. Эта странность придавала ей некий шарм.

      Мария Николаевна Ростоцкая, сестра-близнец Анхен, известная любительница сладкого и малоподвижного образа жизни, прыжки прекратила, подошла к сестре и по-девчачьи пихнула её в плечо.

      – Сие тебе за дерзость! Вес у меня нормальный.

      Но тут же кинулась на шею и сердечно обняла.

      – А это за что? – удивилась Анхен.

      – За то, что приняла, наконец, ухаживание Ивана Филаретовича и согласилась идти с ним в театр. Я ведь верно понимаю твоё согласие?

      – Неверно. Ничего сие не значит. Просто приглашение, просто балет, – буркнула Анхен и ушла к себе.

      – Да и вообще это так замечательно – поход в театр. Мы сто лет там не были. Наверно, со времён учёбы в Смольном институте, – успела крикнуть ей в след Мари.

      Дел сёстрам теперь предстояло много. Из скудного гардероба надлежало выбрать наряды, подходящие к остаткам фамильных украшений и продумать причёски. Анхен, разумеется, остановилась на вечернем платье цвета зрелой вишни, бордовых перчатках по локоть и рубиновых серьгах. Она обожала красный цвет. Мари надела нежно-голубое платье под комплект из аквамарина, который ей подарил папенька.

      В Мариинском театре давали балет-феерию в трёх актах с прологом Петра Ильича Чайковского.

      – Спящая красавица, – выдохнула Мари, когда они уселись на места. – Кто бы мог подумать, что мы будем вот так сидеть с тобой и смотреть новый балет. Премьера была только в январе! Правда, это замечательно?

      – Недурно, – скупо сказала Анхен.

      Сама же художница засмотрелась на оформление зрительного зала – не красный с золотом, привычный для императорских театров цвет, а цвет морской волны – синий бархат, лазурь, голубые просторы. Анхен обратила внимание на люстру и плафон с изображением двенадцати нимф в окружении амуров. Нужно непременно всё запомнить и зарисовать!

      – Иван Филаретович, спасибо Вам за приглашение, – обратилась к коллеге сестры Мари, наклонившись вперёд, потому что Анхен, сидевшая посередине, загораживала ей столь щедрого и столь привлекательного молодого человека.

      – Да что Вы, Мария Николаевна?! Confusion! Это я должен благодарить Вас, что составили мне компанию, – сказал господин Самолётов, тоже наклонившись вперёд.

      – С балкона даже лучше видно, чем из партера, – продолжила Мари.

      – Позже любезностями обменяетесь. Занавесь поднимается! – зашикала на них Анхен.

      Барышня, без сомнения, лукавила, принимая безразличный вид. В душе она ликовала – и театр ей нравился, и балет. Что уж там скрывать, и Иван Филаретович пришёлся ей по сердцу, но принципы, те самые железные, негнущиеся под гнётом, были ей ещё милее. И пока принимать ухаживания симпатичного молодого человека она не собиралась. Пока. А может и вовсе. Впрочем, она уже сама не знала. Думать сейчас об этом решительно не хотелось. Начинался пролог!

      Занавесь открылся. По зрительному залу прокатилась волна восхищения. Великолепные