Воображение мира. Александр Иличевский

аве, брал свое начало именно отсюда. А еще раньше – в XIII веке – здесь простирался и высился Сарай-Бату, одна из столиц Золотой Орды, основанная чингизидами и существовавшая за счет северной ветки Великого шелкового пути. Когда Тимур отрезал ее своим ужасающим неофитским нашествием, город в считаные годы опустел и был занесен песком. Сейчас вокруг Селитренного об этом напоминают лишь раскопки, разбирающие средневековую свалку канувших гончарных производств, и заливные пастбища, утоптанные и выщипанные овцами до состояния изумрудных зеркал.

      Мы побрели сквозь зной к раскопам. Археологи встретили нас пивом, добытым из прохладного шурфа, и жереховым балыком.

      Во время этой встречи на Ахтубе я узнал, что в те времена, когда Лондон насчитывал шестьдесят тысяч жителей, а Париж сорок, в Сарай-Бату жили сто двадцать тысяч человек, город тянулся вдоль реки на десять верст, здесь высились дворцы и караван-сараи, били фонтаны.

      Но главное – тут располагались висячие сады, по роскоши своей не уступавшие, как говаривал один восторженный голландский купец, воздушным садам Семирамиды. И это притом, что до Версальского сада, до сада Букингемского дворца, сада Тюильри и дворцово-парковых затей Людовика при перестройке Лувра было еще очень далеко.

2

      Дерево растет медленно – в отличие от травы на пастбищах.

      Сад невозможно вырастить без воображения, ибо только воображение способно дать основание для достижения цели, поскольку воображение – ядро деятельности сознания.

      Чем, скажем, отличается воображение от фантазии? На этот вопрос можно ответить лишь с известной долей субъективности. Корень слова «фантазия» отсылает к фантазму, то есть к чему-то яркому, но не существующему. В «воображении» корень связан с образом, то есть содержит творческое начало, дающее возможность развивать знания о мире в соответствии с его уже существующим в уме образом. Иными словами, главное в воображении – его инструментальность, возможность создавать новый смысл.

      Фантазия в сравнении с воображением умалена в существенности, то есть не обладает общим для всех значением. Скажем, фантазия не способна оказаться предметом веры многих, то есть обладать отличным от нуля значением, пригодным для обобщенного опыта.

      Если говорить проще: фантазия – ложь, воображение есть развитие истины.

      Недавно погиб великий математик, нобелевский лауреат Джон Нэш. Он был болен шизофренией, и вот трагические слова, сказанные при выздоровлении: «Сейчас я мыслю вполне рационально, как всякий ученый. Не скажу, что это вызывает у меня радость, какую испытывает тот, кто выздоравливает от физического недуга. Рациональное мышление ограничивает представления человека о его связи с космосом».

3

      Искусство японского сада начинается с первых храмовых садов. Слива, вишня, глицинии, азалии, цепкий плющ. К IX веку появляется философско-живописная разновидность: сад камней – причудливой формы камни с высоты птичьего полета, с высоты взгляда Творца суть острова посреди океана из мелкого галечника и песка, расчесанного, как море волнами.

      Японский сад олицетворяет природу или даже Вселенную. В нем содержатся горы, холмы, острова, ручьи и водопады, леса, кустарники, бамбук, злаки, травы, мхи. Беседки и чайные домики – места для медитации, в том числе и церемониальной, располагаются там, откуда открываются лучшие, с точки зрения дзен-буддизма, панорамы. Каждый уголок, каждая часть и взаиморасположение наделены значением в соответствии с выработанной в культуре риторикой уникальной связи души и мироздания.

      А то, что сад живой, означает, что система, положенная в его основу, есть сущность саморазвивающаяся, но в то же время в каждое мгновение сохраняющая все пропорции, необходимые для кодификации системы воззрений японской философии.

4

      Можно проследить, как в творчестве Вергилия тревожное пастушество сменяется земледельческим покоем. «Буколики», сама мечта поэта о возвещенной устами пророчицы Кумской идиллической эпохе, которая настанет с появлением на свет Золотого Младенца, есть предвидение царства Бога на земле, и представлялось оно поэту в виде земледельческого труда.

      Сад вбирает в себя взгляд на мироустройство того, кто его возделывает.

      Подобно тому, как Вселенная оказывается данной нам в ощущении проекцией – «одеянием» Творца, несущим образ и подобие своего Создателя, так и сады становятся отражением своих творцов, сообщая о них едва ли не больше, чем те могли бы о себе рассказать.

      Всерьез прочувствовать, что такое садово-парковое искусство, мне пришлось в юности в Гатчине, знаменитом личном прибежище Павла I, известного печального фрика российской царской династии, робко, но упрямо пытавшегося внедрить, подобно своему деду, Петру Великому, ценности мировой цивилизации в архаичное общество своих подданных. Почерневший в советском безвременье, искореженный разрухой дворец был заброшен, смотреть там было нечего, там не было даже паркета, а вот парк завораживал. Причем поначалу было неясно, парк ли это или гостеприимный светлый лес с дорожками. Но сомнения рассеялись, когда деревья расступились, и я вышел к небольшому холму, на