Спасение Европы. Николай Николаевич Максимов

ей. После гуляний всем родом кан решил продолжить праздник еще и отдельно, в кругу семьи, в знак благодарения Богу за дары. Хотя болгары тогда в большинстве были кочевниками, народ земледелие чтил. Оно и понятно: без горячих лепешек, доставленных только что из тандыра, и еда не еда. Да и хранятся они долго, почти как шыртан – запеченное в бараньем желудке в течение трех дней мясо, доведенное до полусухого состояния.

      Из Банджы, или, как называли город другие народы, Фанагории, дорога пролегала по побережью Таманского залива в сторону Гермонассы. Мужчины ехали верхом, женщины – в устланных коврами и подушками удлиненных кибитках, которые легко тащили пары горных лошадей. За ними вереницей тянулись до полутора десятков повозок с различным снаряжением и с обслугой. Колонну сопровождали три сербю, то есть три сотни джандаров-телохранителей, разделенные на головную, боковые и замыкающую группы охранения.

      Местом остановки выбрали холм в десяти зюхрымах* от столицы. Отсюда вглубь материка тянется густой вековой лес, от которого несет приятным неповторимым ароматом. Он смешивается со слабосоленым морским воздухом и придает ему такую неописуемую живительность, что вдыхающему его человеку чудится, будто он оказался в некоей сказочной среде. Ему легко и блаженно! Он способен сейчас совершить нечто такое, о чем в обычной жизни даже не смел мыслить. А что это – нечто такое? Кто ж его знает.

      Пока слуги ставили шатры для кана и его сыновей, для женщин, для охраны, мужчины решили прогуляться по опушке леса. Гигантские буки, иные высотой до пятидесяти аршинов и стволом в два-три обхвата, своими густыми кронами почти не пропускают солнечного света, потому под ними растительность выглядит весьма скудно. Зато от самих деревьев-богатырей веет несказанной мощью! Кажется, что она передается человеку и не только вливает в него некую силу, но и приподнимает дух. Даже Кубрат, постаревший, оттого заметно сдавший в последние годы так, что и в седло садится не без труда, как-то выпрямился, начал ступать тверже, почти не шаркая ногами, держа голову так, что его густая седая борода как бы вытянулась вперед… Чуть в стороне, где бук сдает свои позиции, буйствуют самые разнообразные деревья. Выделяется высокий платан, уже сбросивший, как змея, старую «шкуру», отчего его ствол кажется теперь мраморным. Не менее красив граб со своими замысловато скрюченными сережками. А кустарники, эти обиженные природой низкорослые созданьица! Они так и норовят ухватиться за любое открытое место, жадно ловя каждый проникающий туда солнечный лучик. Им дополнительную красоту придает скумпия, листья которой уже успели покраснеть. А уж плющ-то, плющ! Тот совсем распоясался, обхватил стволы деревьев так, что многих не стало видно совсем. Впрочем, разве опишешь здешний лес! В нем столько растительности, что названия многих и не запомнить.

      В какой-то момент Кубрата потянуло вглубь леса. Дойдя до небольшой поляны недалеко от опушки, он остановился. Сыновья Батбаян, Котраг, Аспарух, Кубер, Альцек выстроились перед ним в порядке старшинства, вытянулись. Все как один – лихие молодцы, на полголовы – голову выше родителя. Они каким-то внутренним чутьем поняли, что отец привел их сюда не просто так. Судя по всему, хочет сказать нечто важное. И точно, так оно и получилось.

      – Сыны мои, видите, какое могучее дерево этот бук? И как много вокруг него всяких других деревьев, кустарников, трав, – как бы между прочим заговорил

      Кубрат. Вдруг голос его затвердел, стал звучать жестче. – А отдели их друг от друга – не будет этого процветающего леса. Как бы ни был могуч бук, один он зачахнет. Деревья помельче и кустарники, в свою очередь, захиреют без поддержки бука. Так устроено в природе. Так устроено и промеж людей. Вместе мы, если и слабые по отдельности, – сила. А врозь, если и батыры, – слабы.

      Котраг с Аспарухом переглянулись, опустили головы. Они-то понимали, к чему эти слова, чувствовали, в чей огород летят камешки. Сразу по приезде в родительское гнездо они имели с отцом разговор, от которого тот осерчал на них не на шутку. А просили сыновья самостоятельности. Они на выделенных отцом землях хотели быть не просто его отпрысками и местными предводителями, а настоящими канами своих орд. Ибо земли эти были столь обширны, что могли соперничать со многими государствами Кавказа.

      – Дети мои, теперь пойдем к морю, – предложил тем временем Кубрат. – В лесу, конечно, хорошо, веет прохладой, дышится легко. Но слишком много мошкары…

      Залив, на берегу которого они остановились, был небольшой и мелкий. Залив в заливе. Здесь большие корабли не ходили. Вот и сейчас на воде качались лишь две рыбацкие байды, на которых копошились несколько человек. Однако мысль кана простиралась далеко за пределы и этого небольшого, и всего Таманского залива.

      – Дети мои, вы знаете, вот этот залив связан с севера – с Меотидой, или, по-нашему, Саксинским морем, с юга – с Понтом Эвксинским, опять же по-нашему Сакланским морем. Это не просто моря! Они делают нашу Болгарию великой. Через Понт Эвксинский мы связаны с Константинополем – столицей могучей Византийской империи. Почему она могучая? Потому что всегда объединяет территории, но никогда не отделяет, не дробит. По крайней мере, добровольно. И помните: только союз с ней дал нам возможность сбросить господство хазаров. Еще