Школа бизнеса в деревне Упекше. Леонид Бежин

не кажется, а я вижу – вижу воочию, как от стены отделилась призрачная фигура моей умершей матери, неслышными шагами прошла по комнате, простирая руки перед собой, и постучала в дверцу гардероба. Пришлось и мне протянуть руку и скрипнуть дверцей, как будто я и впрямь выбрался из гардероба, где уже устал сидеть, дожидаясь ее прихода.

      – Вот я, мама.

      – Ты всегда был умницей. Ну, расскажи, как ты тут без меня?

      – У меня все хорошо. Видишь, живу по-прежнему в нашей квартире. Меня недавно подлечили в больнице – почти даром. Я по-прежнему бережлив, экономен, вот донашиваю старую одежду.

      – А мои платья выбросил?

      – Нет, они висят на прежнем месте.

      – Не выбрасывай, пожалуйста. Ах, как бы я хотела их надеть! Особенно мое синее в белый горошек – по моде пятидесятых годов. Мне оно так шло. Оно такое красивое и к тому же… немного волшебное. – Мать решила упомянуть о том, о чем могла бы не упоминать, но не сдержалась и готова была упрекнуть себя за это.

      – Что же в нем волшебного? – Я позволил себе лишь слегка улыбнуться, показывая, что она может верить в любое волшебство, наделять этим свойством любую вещь и все равно останется моей любимой матерью.

      Она так же улыбнулась моему неверию, простительному для ее любимого сына.

      – Вы здесь этого не понимаете, и я, к сожалению, не смогу тебе объяснить. Но в каждом из платьев – душа, как вообще в старых одеждах.

      – Выдумщица ты моя. Ну, а ты как?.. Чуть было не сказал: поживаешь. Но, наверное, это неуместно.

      – Вполне уместно. Я хорошо устроена. Мне выделили комнату, тихую, уютную, как в доме престарелых. На подоконнике – мои любимые цветы. Но что ж ты не ездишь ко мне на могилку? Там оградка покосилась и все репейником заросло.

      Я только и мог ей ответить:

      – Прости, пожалуйста. Очень много дел.

      – Да какие тут у вас дела? Вот у нас ходят слухи, что скоро… суд.

      Чтобы попусту не думать, о каком суде идет речь, я счел за лучшее принять сказанное на свой счет.

      – Мама, суд уже был. И по суду дачу у меня отняли. Я не смог ничего доказать. Я не член дачного кооператива, а то, что я вложил такие деньги в ее постройку и прожил там всю жизнь, никого не волнует.

      – Сочувствую, милый, но я про другое. Скоро Страшный Суд.

      – Не думаю, чтобы он был страшнее наших судов.

      – Ах, не говори так. Грех.

      – Бог простит, если, конечно, Он есть.

      – А ты сомневаешься? – спросила мать так, словно следующим шагом после признания моих сомнений могла быть лишь готовность расписаться в собственной глупости.

      – Как я могу судить о том, чего не видел? – Я воздержался от следующего шага и ответил вопросом на вопрос.

      – А музыка? Ведь ее ты тоже не видишь…

      – Но я слышу. – Я пожал плечами в знак своей невольной способности слышать.

      – А Бога разве ты не слышишь?

      – Мамочка, слушать музыку и слышать Бога – разные вещи.

      – Одинаковые.

      – Какая ты у меня заядлая спорщица. Хорошо,