Тигр стрелка Шарпа. Триумф стрелка Шарпа. Крепость стрелка Шарпа. Бернард Корнуэлл

саблей. Она тщательно, неспешно пересматривала каждую вещь и передавала ее двум своим детям, которые складывали и упаковывали одежду. Хейксвиллу нравилась Флора Плаккет, крупная и решительная женщина, державшая в строгости мужа и не жаловавшаяся на тяготы и неудобства кочевой жизни. К тому же она была хорошей матерью, и именно по этой причине Обадайя Хейксвилл не обращал внимания на то, что Флора страшна как смертный грех. Матери – это святое. От матерей не требуется быть миленькими. Матери были для Хейксвилла ангелами-хранителями, и Флора Плаккет напоминала сержанту его собственную мать, единственного в мире человека, относившегося к нему по-доброму.

      Бидди Хейксвилл давно сошла в могилу, отдав душу богу за год до того, как двенадцатилетнего Обадайю повесили за кражу овцы. Желая повеселить публику, палач оставил жертв болтаться в воздухе, чтобы они задыхались постепенно, дергая мокрыми от мочи ногами в гротескном подобии танца мертвых. Мальчишка в конце виселицы никого особенно не интересовал, а потому, когда хлынувший ливень разогнал толпу, никто не заметил, как его дядя перерезал веревку и освободил племянника. «Только ради твоей матери, – прошипел родственник. – Да упокоит Господь ее душу. А теперь убирайся и не смей возвращаться сюда». Хейксвилл убежал на юг, вступил в армию барабанщиком, дослужился до сержанта и не забыл прощальных слов матери: «Никто не избавится от моего Обадайи. Смерть для него слишком хороша». Виселица доказала ее правоту. Отмеченный Богом, вот он кто. Бессмертный!

      Неподалеку кто-то застонал, и сержант, отвлекшись от раздумий, повернулся и увидел индийца, отчаянно пытающегося перевернуться на живот. Подойдя ближе, Хейксвилл повернул раненого на спину и приставил ему к горлу острие алебарды.

      – Деньги? – рыкнул он, сопроводив слово всем понятным жестом. – Деньги?

      Мужчина медленно моргнул и произнес что-то на своем языке.

      – Да, негодник, я сохраню тебе жизнь, – ухмыляясь, пообещал сержант. – Хотя долго ты все равно не протянешь. Получил пулю в брюхо, видишь? – Он показал на рану в животе индийца. – Ну, где твои деньги? Деньги! Пайсы? Пагоды? Анны? Рупии? Даны?

      Раненый, похоже, понял, потому что рука его сдвинулась вверх, к груди.

      – Вот и молодец. – Хейксвилл улыбнулся, и лицо его снова передернул нервный тик. Острие вошло в горло, но не настолько глубоко, чтобы убить сразу, потому что сержант любил наблюдать, как в глазах жертвы появляется осознание смерти. – А еще глупец, – добавил он, когда смертная агония закончилась и человек затих.

      Разрезав тунику, Хейксвилл обнаружил, что деньги, несколько монет, индиец привязал к телу хлопчатобумажным поясом. Медная мелочь перекочевала в карман победителя. Невелика добыча, но Хейксвилл наполнял кошелек, забирая свою долю у солдат. Они не протестовали, зная, что отказ поделиться аукнется наказанием.

      Неподалеку опустился на колени Шарп, и сержант поспешил к нему:

      – Обзавелся