Щипач. Юрий Корчевский

Что у них красть? В лопатнике стольник на обратную дорогу. Я магазинщик. Бутиков дорогих полно, там красотки толкаются, что в любовницах у папиков. Но в одном бутике или магазине дважды появляться не стоит. Нынче там везде видеокамеры. На том я и спалился.

      Говорил Шило увлеченно, интересно. Алексей подумал – что время терять? Воровать он не собирался, не так воспитан, но попробовать себе интересно. Шило в карман пустой кошелек клал.

      – Давай, стырь!

      Не получалось. Шило сразу за руку ловил.

      – Грубо работаешь. Выжди, когда человек заинтересуется чем-то, скажем – витриной. Или туфли будет мерить, самый удобный момент. Дамочки, когда интересный для себя товар видят, всякую бдительность теряют. Ничего не слышат и не видят вокруг. Как глухари на весеннем току.

      Со временем получаться стало. Шило даже похвалил.

      – Я же говорил, что у тебя пальцы тонкие, чуткие, физическим трудом не раздавлены, как у слесаря или кузнеца. Со временем щипач из тебя получится.

      – Не буду.

      – Все так говорят.

      – Хм, вот ты ловкий и опытный, а на зоне паришься. Я сюда больше возвращаться не хочу.

      – Э! Ты что думаешь – я хочу? Случайность. Не повезло, день несчастливый выдался.

      Шило освободился раньше Алексея. За хорошее поведение по УДО – условно-досрочному освобождению Алексей вышел раньше срока, год отсидел вместо полутора. Сразу домой поехал. Мать дома была, дверь открыла. Алексей вида не подал, что испугался. За год, что он в колонии сидел, мать постарела на все десять – морщины, седые волосы, сгорбилась. Алексей обнял ее, мать заплакала.

      – Вернулся! Пахнет от тебя нехорошо. Иди, помойся, я еду приготовлю.

      – Соскучился, я, мам, по домашней лапше.

      Алексей помылся под душем, жесткой мочалкой тер себя, как будто лагерную жизнь с кожей стереть хотел. Одежду другую надел, в которой раньше в институт ходил, на кухню пришел. Угощение скромное – вареная картошка, селедка, два огурца, черный хлеб. Алексей ком в горле ощутил. Ему бы матери помогать, а он на зоне сидел. Сел есть, мать на него смотрит, глаз не отводит.

      – Мам, ты чего?

      – Повзрослел ты, черты лица жестче.

      – Мам, давай не будем. Зона – не пионерский лагерь.

      – Дай слово, что никуда снова не влезешь.

      – Даю. Завтра в институт поеду.

      – Дай-то бог.

      Мать вздохнула. Алексею ее жалко стало до слез. Всю жизнь горбатилась на скромную зарплату, рада была, что сын в институт поступил, гордилась – всем знакомым рассказала. А сын подвел, оступился.

      Назавтра поехать не получилось. Пришлось идти в полицию, потом в паспортный стол, сдать справку об освобождении из колонии, чтобы получить паспорт. Пока в фотоателье бегал, ожидал получения, уже вечер. Зато вышел с новым документом.

      Следующим днем уже ехал в автобусе в Рязань. Декан факультета, как увидел Алексея, лицо каменное сделал.

      – У вас судимость не снята, восстановить не сможем.

      – Я же не на материально-ответственную работу устраиваюсь и не на руководящую должность.

      – Снимется