Человек Чубайса. Геннадий Прашкевич

центре города, свернув на улицу Мичурина, я пару минут трясся прямо по пустым трамвайным путям. Зато джип надежно вошел в темный тополевый двор знаменитого профессорского дома, в котором прошло Шуркино детство. Отец его давно помер, сам Шурка много лет жил в других берлогах, я сам тут черт знает с каких пор не появлялся, но Юха Толстой, потомок адмиралов, никуда не мог деться. По моим представлениям он и сейчас должен был валяться дома. Пьяный, конечно.

      Так и оказалось.

      – Эк набрался!.. – завистливо хмыкнул Юха, открывая дверь.

      Он пошатывался, от него несло, как от пивной бочки. Он меня сразу узнал и не удивился. Где-то в комнате крутился магнитофон. Всего один мотив доносит с корабля… Один аккредитив на двадцать два рубля…За последние годы примус рыжих волос Юхи несколько поблек, выгорел, выцвел, все равно Юха остался пламенно рыжим. Сгибаясь под тяжестью безвольно обвисшего на мне Шурки (кажется, жив, радовался я, иначе не вцепился бы в какую-то кожаную папку), я спросил:

      – Юха, знакомый врач есть?

      – Гинеколог… – Юха удовлетворенно задрал полосатый тельник и почесал живот. Выпивка сама явилась к нему. Он явственно чуял крепкую выпивку. Одновременно он прикладывался к плоской железной фляжке. – Вот такая баба, сам увидишь… – И вдруг удивился: – Зачем тебе обязательно врач? Я актрисок кликну из музкомедии. Блядей, Андрюха, сейчас, как глины… – И радушно, как только он умел, протянул плоскую фляжку: – Дай приятелю, пусть хлебнет.

      – Приятелю нельзя.

      – Почему?

      – Из него выльется.

      – Как это?

      – Он дырявый.

      Только сейчас Юха разглядел на голой груди брошенного на диван Шурки черную дырочку, из которой почему-то не сочилась кровь. Жадно хлебнув, Юха протянул фляжку мне. «Шурка, что ли?» Я молча кивнул и тоже глотнул. «Я всегда ему говорил, плохо кончит», – неубедительно заметил Юха. Глотку неприятно обожгло: Юха пил какую-то дрянь, настоянную на калине. Дежурная по этажу грозилась мне на днях… В гостиницу вхожу бесшумно на руках… Тем не менее, теплая волна прошла, наконец, по жилам. Вместе с этой теплой волной, так утешительно согревшей тело, я вдруг отчетливо понял, что пруха кончилась, планы, которые я успел наметить, рухнули. Видимо, Господь не захотел простить Шурке измывательств над бывшим таксистом и от души его отхерачил. А заодно поломал мне пруху!

      – Он что, язвенник? – как бы издалека услышал я голос Юхи.

      – С чего ты взял?

      – Бледный какой-то очень.

      – Вот я и говорю, что тут врача надо, а не блядей. Где у тебя телефон?

      Юха кивнул в чрево темной комнаты (кажется, спальни), но в этот момент раздался мелодичный перезвон. Оказывается, Шуркин мобильник остался в кармане жилетки.

      – Ну? – хмуро отозвался я.

      – Андрюха? – спросил незнакомый голос.

      – Он самый.

      – Это Филин говорит.

      – Ну, привет.

      – Ты там типа не дрейфь, конкретно. Шурка коньки не отбросил? Вот и лады. Где, говоришь, хата? На Мичурина? У хорошего корешка? Ну, скажи своему хорошему корешку, что сотню баксов