Хозяин Древа сего. Павел Виноградов

клоняет голову под благословляющее кадило, задувает огарок свечи на поставце, крестится… Давно отец Варнава не ощущал холодка, расползающегося от крестца, тревожной вибрации, на которую отзывалось все его существо. Чувства присутствия СВОЕГО. Это походило на то, что бывало с ним на молитве. Впрочем, нет, там совсем другое. Что – до сих пор не знал отец Варнава, да и знать не хотел: знал Бог, и ему, монаху, того достаточно. А чувство СВОИХ, заставляющее напрягаться его могучее тело – суть лукавство и искушение, с которым не мог он ничего поделать. Нес терпеливо тайный крест.

      Безмолвная молитва изливалась из души, пока он совершал все канонические действия. Как всегда, скоро душа потеплела, предвкушение боя покинуло. Отец Варнава вновь стал тем, кем, собственно, был – настоятелем небольшого храма в большом городе великой страны, которую в свое время избрал сам, и уходить откуда не собирался. "Если будет на то воля Божия", − непроизвольная мысль вызвала новый защитный всплеск молитвы, литургия служилась, словно без его участия, а человек, на которого отец Варнава не хотел смотреть, по видимости, усердно молился вместе с прихожанами.

      − Елицы оглашеннии, изыдите, оглашеннии, изыдите; елицы оглашеннии, изыдите. Да никто от оглашенных, елицы вернии, паки и паки миром Господу помолимся!

      Помимо воли отец Варнава вновь взглянул на нежданного гостя. Покойная поза, отрешенное, бледное лицо неправильной формы, влажные пухлые губы, большие темные глаза, которые он иногда надолго прикрывал, вслушиваясь в пение хора. «Не уйдет», − подумал отец Варнава. Строго говоря, призыв к удалению оглашенных давно стал частью канона, малопонятной мирянам из-за отсутствия категории принявших христианство, но не прошедших еще крещение. Но гость, конечно, должен был понять призыв буквально и уйти, если не крещен. «Или если не пришел драться», − жестко помыслил священник и вновь одернул себя безмолвной молитвой. Такие, как гость и отец Варнава, знают цену богослужению, даже если существуют по ту сторону света. Впрочем, ТЕ способны покуситься на что угодно, и священник знал об этом не понаслышке. Да, боятся святых храмов, боятся Даров, однако – дерзки, дерзки… Так что, кому шептал молитвы гость, и каковы были эти молитвы – знал лишь он, да те, кто сильнее. И пока этого довольно.

      Но в любом случае, посещение было знаком тревожным: это была Ветвь отца Варнавы, и без его ведома в нее не мог вторгнуться никто из Продленных. А этот прошел, да еще вот так, нечувствительно. Значит, таился, имел совершить нечто поперечное…

      Однако служба должна была продолжаться и шла своим чередом. Второй священник, отец Исидор, сегодня отсутствовал, посему настоятель прервал службу, своей мягкой походкой пошел к аналою и под басок псаломщика принялся исповедовать немногочисленный приход. Читая молитвы перед таинством, на мгновение встревожился, что гость встанет в очередь кающихся. То, что разговор с ним неизбежен, священник понимал. Но не здесь же, в толпе несущих свои однообразные грехи старушек, томящихся юнцов, относящихся к таинству довольно легкомысленно, робких детей, пришедших на первую исповедь – этих добрых людей, любимых отцом Варнавой именно за их простоту. И если среди этой благостной простоты, как щеголяющая изысканной расцветкой и движениями змея, пришелец вновь раскроет перед ним двери жизни иного рода, жизни неизмеримой сложности – это будет неправильно. Хотя такое бывало в жизни отца Варнавы не раз. И не сотни раз. Он сам не мог вспомнить, сколько раз в его жизни бывало это и многое подобное.

      Однако человек к исповеди не встал. При выносе Святых даров лицо его – отец Варнава заметил краем глаза, тут же уличив себя во грехе, ибо Чаша была в руках его – на миг исказилось. Что это было, священник понять не мог – страдание, гнев, боль. Вариантов более чем достаточно – Продленные столь же различны, как и Краткие, а эмоции их…о, эмоции куда как разнообразнее. Священника поразили его глаза, слишком красивые для этого почти уродливого лица. Многое, многое было в них. Но тяжелые веки опустились, скрыв все.

      − Причащается раб Божий во имя Отца и Сына и Святаго Духа! Аминь.

      Незнакомец стоял, опустив руки, пока последний причастник не отошел к теплоте, потом повернулся и быстро вышел из придела. Отец Варнава был определенно разочарован. Он совсем уже готов был говорить с человеком после службы, и неожиданный уход почти причинил батюшке боль. Хотя в глубине души он понимал: встреча состоится. Без лишних глаз.

      «Освящаются вайи сия…» Целый лес верб, цветов, взволнованно мигающих свечей вырос в храме, капель святой воды обильно увлажняла их, сверкая на рвущемся из окон заходящем солнце, летела навстречу ликующему детскому смеху. Пальмовая ветвь из Иерусалима в руках священника не давала покоя его шрамами покрытой памяти. Один Бог знал, что чувствовал он, совершая эту службу. «Благословеен Грядыый во имя Госпооодне»…

      Проповедь, как всегда, была кратка, внятна и благолепна. Многие издалека ездили в этот храм только ради его проповедей. Ничего удивительного: кому, как ни отцу Варнаве, видевшему и слышавшему столько необычного, знать, чем брать слушателей. Частенько наведывались на службу и иные околоцерковные дамы, привлеченные благообразием и мужеской статью настоятеля. А вот это было плохо и искусительно. Впрочем, батюшка