Любовь вопреки судьбе. Александр Колчак и Анна Тимирева. А. М. Плеханов

какие-нибудь увлечения. Одно время это был лимонный сок. Не знаю, было ли это по предписанию врача, но папа и сам его пил, и мы должны были пить. Подходили к нему за обедом по очереди и получали по рюмочке. Кислятина ужасная. Надо было пить и не поморщиться – мы пьем, а он смотрит, не делаем ли гримасы.

      Или возьмет руку и крепко жмет; смотришь ему в глаза и улыбаешься.

      Вообще у нас заплакать от боли, от ушиба считалось позорным – терпи, не подавай виду.

      Я очень любила ездить верхом. Отец хорошо ездил верхом в казачьем седле. Он посадил меня перед собой на седло. Копыта мягко стукали о землю, звонко о камень. Я держалась обеими руками за луку. Перед лукой в такт движению двигалась шея гнедой лошади, гриву шевелило ветром, пахло солнцем и лошадиным потом, и ветер гнал седые волны по склонам холма и по далеко внизу уходившей ковыльной степи. Когда мы въехали на вершину, перед нами открылся и – огромный, белый – встал Эльбрус.

      Василий Ильич Сафонов, его отец, мать, жена и дети на даче в Кисловодске. 1900 г.

      В белизне вечных снегов он стоял как видение, и синее небо уходило вверх.

      Отец сказал: «Гляди и запомни. Может быть, ты уже никогда не увидишь такой красоты».

      Через всю жизнь я пронесла услышанный тогда – пяти лет – неуловимый ухом ритм, ритм соединения прекрасной белой неподвижности Эльбруса и спокойного движения колышущейся степи. Он живет во мне неистребимо, как дыхание, как биение сердца, пока оно, мое живое сердце, – бьется во мне.

      Как-то поехали мы в жаркий день в степь к Подкумку. Жарко, разморило. Я ехала, распустив поводья, вдруг из-под ног лошади взлетел перепел. Лошадь испугалась, понесла, поводьев подобрать я не успела и вылетела из седла, а нога осталась в стремени, и меня порядком протащило по камням. В конце концов встала, села в седло, доехала до дому. От бедра до колена нога была черная от кровоподтека, каждое движение – мука. И сказать нельзя, и хромать нельзя: спросят почему и, пожалуй, не пустят больше кататься верхом. Так и проходила целую неделю – не хромая и с веселым видом.

      Я помню, как всей семьей мы выезжали верст за 25 в долину реки Хасаут, где били источники нарзана прямо из земли, – отец и братья верхами, мы с мамой на долгуше.

      Всходило солнце, из ущелий начинал подниматься голубой туман, на глазах рождались облака.

      А потом мы спускались в долину к горной реченьке – и горы уходили одна за другой: все голубее, все легче.

      Возвращались поздно, пели хорошо – все казачьи песни:

      Пыль клубится по дороге,

      Слышны выстрелы порой,

      Из набега удалого

      Скачут сунженцы домой…

      Ну-тко вспомните, ребята,

      Как стояли в Зеренах…

      Помню, бабушка Сафонова рассказывала, что во время какого-то турецкого похода казаки станицы Шелковской привезли себе из Турции пленных турчанок и переженились на них. Но те были женщины гаремного воспитания и палец о палец не хотели ударить. Заходит прохожий: «Подай воды напиться!» Хозяйка лежит на постели, отвечает: «Вот придет Иван, он тебе подаст».

      Стоило