Охота на охотника. Карина Демина

подготовиться.

      Вон наставника пригласили.

      И цепку на шею повесили, мол, для ее же блага, а то ж дар, он такой, опасный без должного контроля. Цепка душила. И ночью Элиза просыпалась оттого, что того и гляди задохнется. Она умоляла матушку, но та оставалась непреклонна.

      Нельзя. Дар…

      Дальше слезы, уговоры…

      Но матушка лишь отмахивается:

      – Дорогая, не понимаю, на что ты жалуешься. Жених ждать, пока ты доучишься, не станет. А партия наичудеснейшая. Тебе стоит порадоваться, что тобой заинтересовались Ветрицкие…

      Стоп. Ветрицкие.

      Древний род. Богатый. И сестрица кривится, не скрывая злости: уж она бы… но у нее дара нет.

      – Постарайся все не испортить, – матушка сама нащипывает щеки и хмурится. Стало быть, выглядит Элиза не так чтобы хорошо. Ничего. Она привыкла к собственной некрасивости.

      А Ветрицкий хмур. Он старый.

      Как папенька. Но по нему не скажешь, смотрится молодо, что заставляет сестрицу жеманничать. Впрочем, Ветрицкий в отличие от иных кавалеров не испытывает восторга и не спешит лишиться разума, но машет рукой и говорит:

      – Замолчите.

      И Стеша замолкает.

      Ее глаза вдруг стекленеют, и сама она…

      – Не стоит волноваться, это ей не повредит. Она будет уверена, что весь вечер меня очаровывала, а я поддавался. При внушении главное – использовать понятные людям образы. Позволите?

      Он потянул за треклятую цепочку, и Элиза склонила голову.

      Первый вдох дался ей… тяжело.

      А Ветрицкий нахмурился:

      – Стало быть, ее в принципе не снимали? Когда ваш батюшка написал мне, я, признаться, не думал, что все настолько… серьезно. Дышите. И если больно – кричите.

      Она не кричала.

      Стиснула зубы, пытаясь справиться и со слабостью, и с головокружением, чем заслужила одобрительный кивок.

      – Ваш дар успели изуродовать, благо не окончательно… Но это я носить запрещаю. Ясно?

      Элиза кивнула, впрочем, сумела сказать:

      – Маменька…

      – Ваша матушка пытается лезть в дела, в которых ничего не понимает. Но я сумею донести до нее свое неудовольствие.

      Рядом с ним было…

      Спокойно? Пожалуй. И сестрица, в кои-то веки замолчавшая, радовала премного.

      – Итак, мне интересно, чего вы сами желаете? – жених предложил руку, и Элиза ее приняла. А заодно задумалась: чего она желает?

      Никто и никогда не спрашивал.

      Никто и никогда…

      А она сама…

      – Не знаю, – честно ответила она, хотя с ответом ее как раз таки и не торопили. Ветрицкий же кивнул, соглашаясь будто, что вот так, с ходу, и не поймешь, чего пожелать. – Я… наверное… научиться, как вы… и стать хорошей женой…

      Элиза запнулась. Вздохнула. И призналась:

      – Только вряд ли получится…

      – Почему?

      – Я ведь… я не слишком красивая. И глупая. И неуклюжая. И музицировать не умею.

      – Поверьте, – он позволил себе легкую усмешку, – я в состоянии купить себе театр, если уж потянет