Вовк. О том, как Вовк запутался в Кривомирье. Роман Павлович Искаев

твенно им навредить. Хотя, конечно, Вовчик не считал правильным то, что гвозди, штыри, торчащие арматурины и просто зазубрины на углах, буквально преследовали его повсюду, где бы он ни гулял! Это было несправедливо, ведь из-за них ему постоянно приходилось слушать мамины упрёки.

      Даже из-за новых ссадин, шишек, царапин, ранок, синяков, ушибов и всего того, чем так щедра детская жизнь проходящая во дворе, нельзя было сказать, что Вовчик был каким-то непослушным или хулиганистым ребёнком. Опять же, нет! Он был самым обычным ребёнком идеально созданным для шишек. Вовчик считал именно так, искренне удивляясь маминой реакции.

      – Ах ты, боже мой! – причитала она буквально каждый вечер, встречая сына дома.

      Чумазый, как чёртик, выскочивший из той самой табакерки, откуда все черти обычно и выскакивают; с улыбкой от уха до уха, оголяющей дырку вместо выпавшего молочного клыка; с ошалелыми от бега глазами и красными, как грейпфрут щеками, он только что ввалился домой – в квартиру на пятом этаже. Где сразу же, едва только сделал шаг за порог, наткнулся на маму.

      Ни разу ещё за всю свою жизнь Вовчику не удавалось улизнуть от её пристального догляда и прокрасться домой незамеченным; а ведь ему уже, без малого, шёл одиннадцатый год!

      Мама, тем временем, возмущалась:

      – Ну, где же это видано, чтобы хоть кто-нибудь приходил домой в таком виде? Вова, ты посмотри на себя! Живого места же нет! А грязи, грязи! Боже ты мой, это же где столько мыла взять, чтоб оттереть тебя? В магазины столько не привозят! А если и привозят, то и за целый день тебя не отстираешь, разве только в стиральной машинке! – громко сокрушалась она.

      Вова вертелся перед зеркалом в прихожей и совершенно не понимал, что хочет от него мама. Он видел своё лицо, конечно же, оно было тщательно замаскировано специальной камуфлирующей грязью, собранной им с друзьями в секретном месте – там никогда не пересыхала огромная лужа, что было крайне удобно. Помимо этого выделялись растрёпанные волосы. Вообще-то они были светлыми, как у папы, но не сегодня. К тому же на затылке застыло непонятное нечто чёрно-зелённого цвета, очень липкое. Самым же ярким пятном, отражающимся в зеркале, были полыхающие, как раскалённая конфорка, красные уши. Конечно, куда же без этого, была ещё и шея в чёрных, растёкшихся грязевых полосах, одежда в таком виде, точно она никогда ни была стирана…

      В целом свой внешний вид Вовка одобрил. Подумал только: «Странно, с грязью на лице понятно – защитная, а вот откуда в волосах ерундовина какая-то?». Ну, и ладно, всё равно выскрести её не удастся. Сама отпадёт.

      Мама стояла сбоку, разглядывая своего непутёвого сына, который, вместо того, чтобы спокойно играться, как девочки в песочнице, собирал всю грязь мира на себя.

      – Что молчишь? Горе ты моё, – обессилено вздохнула она, как будто это она сейчас носилась по окрестностям, а не сидела дома.

      Вова пожал плечами. Ведь и действительно – а что говорить то? Он пришёл вовремя, опоздал всего лишь на пятнадцать минут, но этому было вполне конкретное объяснение: он закрывал штаб и проверял прочность засовов. К тому же пришлось вернуться – он забыл поставить сигнализацию (хитрая система, чтобы объяснить принцип действия которой, пришлось бы потратить целую страницу), а настраивать её та ещё задачка! Ведь нельзя допустить, чтобы ночью в секретный военный штаб прокрались враги и попортили всё внутри. Какой же он тогда будет секретным и военным?!

      – Витя, ну, а ты что молчишь то?! – по новой начала мама, завидев мужа, как раз проходившего из кухни в зал, – Только посмотри в каком виде опять пришёл твой сын! Чудо-юдо какое-то, а не ребёнок, ей богу!

      Папа был высокого роста, по крайней мере, так казалось Вове, потому что сам он не мог достать руками потолка. Папа же проделывал такой трюк без проблем, стоило ему только вытянуть вверх руки. Даже на цыпочки вставать не приходилось. В противоположность маме, которая всего лишь на две головы была выше Вовы и даже когда прыгала, едва могла кончиками пальцев царапнуть люстру.

      Папа на ходу читал широкую газету с серыми листами, а потому ему пришлось немного её отодвинуть в сторону, чтобы поверх прямоугольных очков глянуть на сына. Осмотрев его с ног до головы, он перевёл взор на маму и, как полагается учёному научно-исследовательского института, спокойно переспросил:

      – А в каком он должен являться? Он же мальчик.

      – Ты вечно так говоришь!

      Папа пожал плечами, считая свой аргумент очевидным. Вовчик повторил за отцом, ведь он действительно был мальчиком! Тут ничегошеньки пописать нельзя. Родился таким и всё тут. Хоть разорвись на тысячу конфетюшек!

      Мама, тем временем, стреляла негодующим взглядом то на папу, то на сына.

      – Еся, ну, перестань, – ласково обратился Витя к жене, он любил её, а потому часто так называл, нежно сокращая Есения до Еси, – я наоборот рад, что наш Вовчик носится как угорелый по двору, а не сидит дома за планшетом, приставкой или телевизором. Ведь, да?

      Вовчик с готовностью закивал:

      – Так точно!

      Мама фыркнула. В разных ситуациях это могло значить всё что угодно, но в данном