Ювелирная работа. Андрей Шляхов

буквы до последней. Короче говоря, все совпадения случайны, но мы-то с вами хорошо знаем, что ничего случайного в этом мире нет и быть не может. Если вам покажется, что у главного героя есть реальный прототип, и что этот прототип довольно широко известен в столичных медицинских кругах, то это будут уже ваши предположения, а не мои. И нести за них ответственность придется вам.

      Пролог

      Алекса разбудили чужие, незнакомые голоса.

      – В рубашке парень родился, – сказал мужской голос. – Если бы успел сесть в машину, лежал бы сейчас в морге вместе с остальными…

      – Ужас какой! – сказал женский голос. – Средь бела дня, в центре города… Даже подумать страшно. Три трупа, плюс один в реанимации…

      Женский голос был бархатистым, низким, очень похожим на мамин. Алекс подумал – уж не мама ли это? – но сразу же вспомнил, что мамы больше нет. Это сон. Просто сон. Потому и глаза открыть не получается.

      – Говорят, что там не три трупа, а мешок с обгорелыми фрагментами, – сказал мужчина. – Хорошо еще, что идентифицировать не нужно, свидетели личность подтвердили, а то бы Евгений Александрович повесился…

      Три трупа? Мешок с фрагментами? А при чем тут директор школы? Зачем ему вешаться?

      – Им уже все равно, – сказала женщина. – Их теперь на небесах идентифицируют.

      – На небесах?! – иронично переспросил мужчина. – Савелия? Не смеши! Ему в аду самое место…

      Глаза все еще не хотели открываться, но Алекс увидел (это же сон!), как Санек садится на заднее сиденье и захлопывает дверь отцовского праворульного лексуса, не дожидаясь Алекса. Санек – тот еще гаденыш. Он не упустит шанса лишний раз указать старшему брату на его низкий статус. Сидящий на водительском месте отец приглашающе машет Алексу рукой и запускает двигатель… Яркая ослепительная вспышка… Чья-то невидимая и очень сильная рука швыряет Алекса назад… Снова темнота… Вдруг снова яркий свет. Где-то наверху светит лампа и видны две головы в зеленых шапочках и белых медицинских масках. А, это получилось открыть глаза… Значит, он в больнице, а отец, Светлана и Санек – в морге. Сказал же женский голос про три трупа… Мешок с фрагментами? Свидетели подтвердили личность? А что если…? Мысль, конечно, хорошая, но… Была – не была!

      – Он глаза открыл! – сказал женский голос.

      – Молодец какой! – похвалил мужской голос.

      Обе головы приблизились и заслонили собой лампу, что было хорошо – уж очень резал глаза ее свет, а отвернуться не получалось, затылок будто приклеили к подушке. Зажмуриваться же было страшно – вдруг не получится снова открыть глаза?

      – Вы меня слышите? – спросил мужской голос.

      – Да.

      – Вы помните, что с вами произошло?

      – Плохо… Я в больнице?

      – В больнице. Не волнуйтесь, у вас все хорошо, а скоро совсем будет в порядке. Руки-ноги целы, внутренние органы тоже, всего лишь небольшое сотрясение головного мозга и перелом костей носа. Можно сказать, что вы счастливо отделались…

      – Вы помните, как вас зовут? – спросил женский голос.

      Алекс уже понял, что женская голова находится справа, а мужская – слева. Низко надвинутые на лоб шапочки и большие маски закрывали почти все лицо, но брови оставались на виду. Слева брови были широкими, кустистыми, а справа – тонкими, выщипанными «в ниточку».

      – Помню… Алекс… Алекс Бушмакин…

      – А полностью?

      – Алекс…андр… Николаевич…

      – Год рождения?

      – Восемьдесят п-п… шестой.

      – Домашний адрес можете назвать?

      – За… – начал Алекс, но вовремя спохватился. – Зачем?

      – Надо указать в истории, ну и память вашу заодно проверить.

      – Депутатская, 38, квартира 12…

      Глава первая. Конец Императора тайги

      В элитном доме на Депутатской улице, прозванном в народе «домом для бедных», Алексу никогда бывать не доводилось – не приглашали. Редкие встречи с отцом-папашей (так называла его мать) происходили на нейтральной ресторанной территории. От барского «Заказывай что хочешь, не стесняйся» Алекса внутренне потряхивало. Хотелось встать, шаркнуть ножкой, отвесить шутовской поклон и сказать в старинном стиле: «Благодарствую, папаша, за вашу великую заботу о горемычном сироте», но Алекс выражал свой протест тем, что заказывал только одно горячее блюдо, причем – самое недорогое. Чаще всего это был шницель с жареной картошкой. «Откуда в тебе эти австрийские замашки? – привычно удивлялся отец. – Возьми что-нибудь наше – мясо по-купечески или пельмени с олениной…». Сам отец заказывал и мясо, и пельмени, и что-нибудь рыбное в придачу, а закусок было столько, что они сплошняком уставляли весь стол. Половина заказанного так и оставалась нетронутой. «Сказать, чтобы завернули с собой?», предлагал отец в конце трапезы. «Спасибо, не надо», отвечал Алекс, стараясь не глядеть в отцовские глаза, чтобы не выдать ненароком свои истинные чувства. От нескольких стодолларовых купюр, которые отец протягивал при прощании, Алекс тоже