Записки декабриста. Иван Дмитриевич Якушкин

Муравьев перечитал вслух еще раз письмо Трубецкого, потом начались толки и сокрушения о бедственном положении, в котором находится Россия под управлением императора Александра.

      Меня била дрожь. Я, меряя шагами комнату, спросил у присутствующих: точно ли они верят всему сказанному в письме Трубецкого и тому, что Россия не может быть более несчастна, как оставаясь под управлением царствующего императора? Все стали меня уверять, что то и другое несомненно. «В таком случае, – сказал я, – Тайному обществу тут нечего делать, и теперь каждый из нас должен действовать по собственной совести и по собственному убеждению».

      На минуту все замолчали. Наконец Александр Муравьев сказал, что для отвращения бедствий, угрожающих России, необходимо прекратить царствование императора Александра, и что он предлагает бросить между нами жребий, чтобы узнать, кому достанется нанести удар царю.

      На это я ему ответил, что они опоздали – я решился без всякого жребия принести себя в жертву и никому не уступлю этой чести.

      Наступило молчание. Фонвизин подошёл ко мне и просил меня успокоиться, уверяя, что я в лихорадочном состоянии и не должен в таком расположении духа брать на себя обет, который завтра же покажется мне безрассудным.

      Со своей стороны я уверил Фонвизина, что совершенно спокоен и в доказательство чего предложил ему сыграть в шахматы и обыграл его. Совещание прекратилось, и мы с Фонвизиным уехали домой.

      Почти целую ночь он не давал мне спать, беспрестанно уговаривая отложить безрассудное мое предприятие, и со слезами на глазах твердил мне, что не может представить без ужаса ту минуту, когда меня выведут на эшафот.

      Я уверял, что не доставлю такого ужасного для него зрелища. Я решился по прибытии императора Александра отправиться с двумя пистолетами к Успенскому собору, и когда царь пойдёт во дворец – из одного пистолета выстрелить в него и из другого в себя. В таком поступке я видел не убийство, а только поединок на смерть обоих.

      На другой день Фонвизин, видя, что все его убеждения тщетны, отправился в Хамовники и известил живущих там членов, что я никак не хочу отложить свое предприятие.

      Вечером собрались у Фонвизина те же лица, которые вчера были у Александра Муравьева. Начались толки, но совершенно в противном смысле вчерашним толкам. Уверяли меня, что всё сказанное в письме Трубецкого может быть и неправда, что смерть императора Александра в настоящую минуту не может быть в пользу для государства и что наконец своим упорством я гублю не только всех их, но и Тайное общество в самом его начале и которое со временем могло бы принести столько пользы для России.

      Все эти толки и переговоры длились почти целый вечер. Наконец я дал им обещание не приступать к исполнению моего намерения и сказал, что если всё то, чему они так решительно верили вчера – не более как вздор, то вчера они своим легкомыслием увлекли было меня к совершению самого великого преступления; но… <…> и в заключение объявил,