Рось квадратная, изначальная. Сергей Зайцев

ошибся я в тебе, душа у тебя добрая! Пожелаю я тебе Удачи, да только тебе одному и пожелаю!

      – Ну что решили-то? – тормошит собокальников Скалец. – Три дня до Невестина дня осталось, ни больше ни меньше, ровно столько, сколько для Отказной и надо! Кто первый за три дня вернётся на родной домен, тому невеста и достанется!

      – Не гони камила, пёсий хвост, – хмурится Выжига – Не так все просто…

      Благуша молчит, тоже бровями двигает, лоб морщит. Сразу видать, что затея ему не по душе. Не робей, парень, я тебе удачи пожелал, да не просто удачи, а Удачи! А я не кто иной, как… Хм, однако – понесло. Имя моё без особой надобности даже в мыслях называть не следует. Главное, парень, вот что – что бы ты сейчас ни решил, все у тебя получится!

      В трактир заглядывает стражник по прозвищу Обормот, спиной-то я его, конечно, не вижу, но зычный бас мостовика-раздрайника перекрывает трактирный шум, как горный водопад – шум грибного дождика.

      – Эй, народ! – ревёт Обормот. – Ежели кто желает покинуть домен сегодня, халваш-балваш, то самое время поторапливаться, так как до смещения осталось всего ничего! И не говорите потом, что не слышали!

      Закончив речь, стражник звучно хряскает древком служебной алебарды об пол.

      С разных сторон от трактирного люда Обормоту несутся дружеские приглашения присоединиться и опрокинуть бокальчик-другой, и мостовик, явно сменившись с дежурства, одно из приглашений благосклонно принимает. Я не оглядываюсь. Во-первых, и так слышно и понятно, во-вторых, я же «глухой». Цежу себе потихоньку из бокала, растягивая удовольствие, поглядываю ненавязчиво на заинтриговавшую меня троицу. Даже после столь многих лет, сколь мало кому выпадает прожить, простые людские дела все ещё вызывают у меня немалый интерес. Впрочем, сейчас делать все одно нечего…

      Благуша снова вздыхает, явно не зная, чем занять осиротевшие руки на столе, бросает взгляд в сторону стойки трактирщика и начинает нехотя подниматься, но Скалец ловко перехватывает его порыв.

      – Сиди, Благуша, сиди, друган, я сам сбегаю. Принесу тебе бокал, разогни коромысло, да и кувшин заодно наполню.

      – Трогаться уже пора, оторви и выбрось, – ворчит слав, плюхаясь обратно на скамью.

      – Ничего, кувшинчик ещё успеем уговорить, – отмахивается кудрявый красавчик, улыбаясь с каким-то затаённым смыслом.

      Возвращается он на удивление быстро, грохает перед Благушей бокал и наливает всем, кроме меня, но слав, добрая душа, и на этот раз не забывает о старике:

      – Налей и ему, я плачу.

      – Как скажешь, друган, как скажешь, разогни коромысло…

      Признательность моя уже не имеет границ, так и рвётся наружу, так что еле успеваю её топить в халявной браге. Прикладываются и остальные, без тостов, на посошок.

      – Ладно, подводим итоги, – говорит Скалец, отставляя посуду и утирая губы уже изрядно испятнанным рукавом белой рубахи. – Ты как, Выжига, согласен?

      – Надоел ты мне до смерти, пёсий хвост, – ворчит усатый крепыш, не зная, на что решиться, – Пристал как банный лист.

      – Я