Услуги историка. Из подслушанного и подсмотренного. Григорий Крошин

Читать онлайн.
Название Услуги историка. Из подслушанного и подсмотренного
Автор произведения Григорий Крошин
Жанр Биографии и Мемуары
Серия
Издательство Биографии и Мемуары
Год выпуска 2021
isbn 978-5-00165-254-0



Скачать книгу

итуте я не помню какого-то к себе особого отношения как к еврею.

      В коммуналке

      В 40–60-е годы в довольно тесной коммунальной квартире номер 12 на втором этаже пятиэтажного кирпичного дома номер 24 по московской улице Дурова мы – родители и нас двое с младшим братом Борей – были единственной еврейской семьей. Обретались мы четверо в 16-метровой комнате с окном на улицу, по которой то и дело громыхал трамвай 50-го маршрута, все те самые упомянутые 22 года. До того как родители, взяв с собой младшего брата (который вскоре ушел в армию), вступили в кооператив и переехали в двухкомнатную квартиру в тогдашний новый район Медведково. А я еще несколько лет после этого оставался жить в этой коммуналке. И рядом с нами все эти годы жили, стало быть, еще четыре семьи, совершенно русские.

      Жили мы все, каждая семья, своей весьма скромной и примерно одинаково небогатой жизнью, тесно не сближаясь, но и особо не конфликтуя на общей кухне. Хотя, конечно, не всегда было все в наших взаимоотношениях гладко, случались время от времени споры и даже небольшие бои местного значения, но в основном на чисто бытовой почве: кто-то их жильцов забыл выключить свет в уборной, кто-то слишком надолго ее занимал, в то время как туда уже выстроилась очередь, кто-то пролил свой суп на соседский столик (стояли эти столики весьма плотно один к другому ввиду крайней тесноты на маленькой кухне), кто-то устроил сквозняк в коридоре, кто-то выходил курить на эту кухню, забывая при этом открыть форточку, кто-то пропустил свою очередь в уборке помещений «общего пользования»… и т. д. Все эти локальные и не очень частые вспышки и скандалы, иногда, впрочем, довольно нервные и громкие, не переходили, однако, определенную грань, обходились без битья посуды, плевков в чужие кастрюли и мордобития в кровь. Носили ограниченный по тематике кухонно-коридорный характер.

      А, что примечательно, участниками этих разборок были исключительно женщины. Правда, и мужчин-то взрослых в нашей квартире в те времена было лишь двое – мой папа и муж Моисеевой, соседки из угловой, через стенку с кухней, комнаты, вредной и всегда готовой к склоке бабы, усатой и горбатой. Она, кстати, и была самой частой зачинщицей конфликтов. Мужчины не вмешивались в кухонные баталии, были, как говорится, над схваткой. Мой же папа, если был в это время дома, весь процесс кухонного скандала с участием мамы воспринимал на слух, плотно прислонившись в комнате к двери ухом, чутко, боясь пропустить хоть слово, отслушивал ход боевых действий, анализируя и ворчливо комментируя про себя услышанные аргументы обеих сторон. А по возвращении из кухни в комнату с очередного раунда мамы, раскрасневшейся от нервной перепалки, подробно инструктировал ее и разъяснял ей, как надо было хлестко и убедительно ответить на то или иное оскорбление противника, чаще всего той самой усатой Моисеевой. На что мама реагировала всегда одинаково: «Вот пошел бы сам-то и ответил. Чего ж ты под дверью торчишь? Бояка! Смелый только здесь советовать и учить?».

      С остальными соседями – одинокой Матрёной Михайловной, Карташовыми Александрой Ивановной, ее полуслепой старухой матерью Клавдией Александровной, периодически забывавшей выключать свет, газ и вообще всё, их двумя дочерьми-внучками – безбашенной красавицей Светкой и её более благоразумной старшей сестрой Лилей, а также тётей Нюрой Леоновой, вдовой погибшего на войне солдата, жившей в маленькой комнате с двумя сыновьями, старшим Лёвой и его шебутным братом Шуриком, было у нашей семьи, как я вспоминаю, весьма и весьма мирное сосуществование. А с последней, очень доброжелательной и тихой тётей Нюрой и вообще все годы мама поддерживала вполне дружеские и даже эпизодически деловые отношения: мама заказывала ей, прекрасной портнихе, работавшей, естественно, втихаря, просто для подработки, мужские сорочки, которые она делала очень добросовестно, качественно и в сжатые сроки, при этом, что немаловажно, брала за это весьма недорого. Это было для нас очень удобно, не говоря уж о том, что в те годы в магазинах, даже московских, такой товар был в большом дефиците.

      Так что, несмотря на периодически возникавшие женские кухонные междоусобицы, в них не было, кажется, никакого переходящего на личности национального оттенка. Хотя, как я сейчас понимаю, было заметно, что мрачная чета Моисеевых (а вечно «разогретый» коротышка глава семьи все же иногда высовывался из дверей своей комнаты, как бы выказывая молчаливую моральную поддержку лающей усатой супруги), так вот, чета эта, пышущая злобой на маму, а заодно и на все наше семейство, похоже, сильно наступала на горло собственной песни, чтоб из этого горла не вырвался в качестве уже последнего и, стало быть, решающего довода в кухонном диспуте с моей мамой самый убедительный и традиционный аргумент на тему нашего противного этнического происхождения…

      А не делали они этого последнего шага в жаркой дискуссии, как я теперь знаю, по одной простой причине: из подспудного страха, который навевал на них непонятный им образ моего молчаливого, никогда не появлявшегося на кухне и внешне сурового и закрытого для соседей папы, которого они, соседи, на всякий случай сторонились, считая его неким большим начальником, а, значит, влиятельным человеком и даже, как однажды проговорилась полуслепая старуха Карташова, скорее всего комиссаром… Такое впечатление от моего отца вызывал у соседей