Город моей любви. Саманта Янг

его голодный взгляд остановился на пакете с рыбой и жареной картошкой.

      – Тебе помочь?

      – Скажи маме, что я купила хаггис. Вдруг она захочет выйти в гостиную и поесть с нами.

      Его глаза неприязненно сощурились, но он все же выполнил мою просьбу, а потом расположился на полу за кофейным столиком и стал ждать еду, переключив телевизор на комедийное шоу.

      Только я поставила на стол обед, стакан сока для брата, чай для себя и воду для мамы, как она явилась. Длинные темно-серые бриджи болтались на ней, и она брела к нам так, будто ей больно шевелиться. Возможно, так оно и было.

      Мама села на край дивана, синяки под ее глазами выделялись настолько ярко, что я едва смогла дожевать и проглотить еще хоть кусочек. Она даже не потянулась за своей порцией. Просто сидела и смотрела на тарелку с размятым хаггисом и картошкой. Я придвинула тарелку к ней:

      – Обед.

      Она что-то пробурчала, я отвернулась и уставилась в телик. Мы с братом притворялись, что смотрим шоу, но по застывшей позе Коула было понятно: он так же болезненно остро ощущает мамино присутствие, как и я.

      Через пять минут, когда напряжение начало медленно покидать нас, а мама даже умудрилась немного съесть, пусть и со скоростью космонавта, гуляющего по Луне, она все испортила.

      Как всегда.

      Сосредоточившись теперь на телешоу, Коул рассмеялся над шуткой и повернулся, чтобы посмотреть, смеюсь ли я. Он делал так с самого раннего детства: посчитав что-либо смешным, смотрел на меня, проверяя, забавляет ли это меня. Я, как всегда, улыбнулась ему.

      – Пфф.

      Все мое тело при этом звуке сразу напряглось, и Коула тоже.

      За маминым «пфф» обычно следовало что-нибудь неприятное.

      – Ты только посмотри на него, – глумливо ухмыльнулась она.

      Я сидела на полу, как и брат, так что мне пришлось через плечо посмотреть, над чем она насмехается. Моя кровь закипела, когда я увидела, что она таращится на Коула.

      – Мам… – предупредила я.

      Ее лицо превратилось в уродливую гримасу ненависти.

      – Ржет прямо как тот гребаный никчемный ублюдок.

      Я бросила взгляд на Коула, и взрыв боли полыхнул в моей груди при виде его расстроенного опущенного лица. Он уставился на ковер, будто старался отгородиться от ее слов.

      – Будет такой же, как папаша его. Кусок дерьма. Прямо вылитый папаша. Кусок…

      – Заткнись! – рявкнула я, разворачиваясь к матери и яростно сверкая глазами. – Либо сиди здесь и доедай обед молча, либо возвращайся к себе в кровать и топись в алкоголе. В любом случае, свои гнусные, пропитанные джином мыслишки оставь при себе.

      Мама тут же разразилась бессвязными угрозами и швырнула тарелку на наш стол, так что часть картошки разлетелась. С трудом поднявшись с дивана, она принялась бормотать шепотом что-то о неблагодарных детях и отсутствии уважения.

      Как только она исчезла в своей комнате, я вздохнула с облегчением:

      – Коул, не обращай на нее внимания. Ты совсем не похож на отца.

      Брат